Борис Дышленко - Людмила

И серебряная капля, скатившаяся с ее руки — она могла бы быть золотой, — я спросил ее об этом.

— Да, — сказала Людмила. — Так и было. Это я дала ему ключ.

— Там ничего уже не было, — сказал я. — Только пустой конверт из-под чулок.

Мы спустились по извилистой каменистой тропинке в парк. Здесь не было видно заката, и деревья не отбрасывали тени, просто сумерки были гуще среди стволов.

— Я натерла ногу, — сказала Людмила, — я сегодня много ходила.

Она присела и сняла босоножку. Там была пряжка на заднем ремешке. Она сняла босоножку, и я увидел красноватую натертость на ее ноге. На ее узенькой пятке. Я взял ее на руки. Она была легкой, как ребенок, и снова она обняла меня так крепко, как обнимают, когда еще не умеют обнимать. Я нес ее, пока на аллеях нам не стали встречаться курортные пары.

Потом в упавшей темноте мы, обнявшись, шли по аллеям, а потом по очереди прямо из горлышка пили сухое вино. Мы сидели на склоне поросшей редкими соснами горы и смотрели вниз, на ярко освещенную раковину, где черно-белые люди играли на скрипках. В черном и белом, в черном и белом.

Была суббота, и никаких дел на сегодня не предполагалось, но Прокофьева уже не было в номере, когда я проснулся. Я встал, подошел к окну. Подагрический старичок сидел в шезлонге. Вдалеке, над темно-зеленой грядой поднималась золотистая дымка, но небо было голубым и безоблачным, и ничто не предвещало непогоды. Я подумал, что на пляже сегодня, наверное, яблоку негде упасть. Присел на разобранную постель, закурил. Вспомнил вчерашний разговор с Маджидом. Из его слов я понял, что должен знать, где он оставит для меня свой товар. Зигфрид, наверное, знает, но не спрашивать же его, ведь на самом деле не он послал меня к Маджиду. И снова та кощунственная мысль пришла мне в голову. Это была мысль о нагане.

Я встал, подошел к тумбочке Прокофьева, присел, открыл ее. Если Прокофьев получал что-нибудь от Маджида, то оно, по идее, должно было быть здесь. Нет, ничего не было: на верхней полочке лежал блок сигарет, тюбик крема, безопасная бритва в футляре, лезвия к ней, внизу упаковка анальгина и целлофановый пакетик с мумиё — всего-то? Я взял анальгин — в упаковке не хватало одной таблетки, — посмотрел реквизиты. Это был гальтский химфармзавод. Положил таблетки обратно. Один пакетик мумиё, и за этим ходить в такую даль? Наган? Подумал, что прогулка Прокофьева к Верхнему Седлу, наверное, все-таки была сентиментальной. Но то короткое сообщение Зигфрида... Нет, что-то здесь не совпадало.

Я сделал несколько упражнений, побоксировал «с тенью», принял прохладный душ. Прибрал постель и уже собрался уходить, но тут одна мысль пришла мне в голову. Один нехитрый трюк, старый, затасканный фокус, но пока обстановка не накалена, еще может сработать. Я вытащил из коньячной бутылки огарок свечи, зажег его, присел с ним возле тумбочки. Наклонив свечку, накапал воску на дверцу, приклеил волосок. Если я достаточно «засветился», то кто-то сегодня попытается обыскать мою тумбочку. Подумал, не проделать ли мне то же с атташе-кейсом, но решил, что на нем это будет слишком заметно. Переложил харьковскую упаковку анальгина из кармана пиджака в карман рубашки, запер дверь и спустился на галерею и в холл.

Внизу сидела пожилая дама, мимо которой недавно я, как подросток, пробирался, пряча в кармане бутылку. Подумал, что ей справедливости ради тоже надо бы преподнести, что-нибудь, но, по ее возрасту, не шампанское. Пока только улыбнулся ей, отдал грушу с ключом и вышел.

Крупная немецкая овчарка, устремившись ко мне, натянула об угол дома поводок. За ней появился крашеный «викинг», увидев меня, он радостно закивал. Остановились, пожали друг другу руки.

— Как зовут? — спросил я, кивнув на овчарку.

— Рекс.

Ну, конечно же, Рекс.

— Красавец, — сказал я, — сколько ему?

Зигфрид, польщенный, как будто это относилось к нему, оскалился не хуже овчарки. Собака добродушно виляла хвостом. Все были в прекрасном настроении.

— Правда, хорош? — сказал Зигфрид. — Два года. Родословная... — он закатил глаза. — Предок из питомника СС.

Пес продолжал вилять хвостом. Он не был похож на эсесовца. Я погладил его по голове и пошел. Проходя мимо старичка в шезлонге, я поздоровался с ним. Он вежливо опустил петушиные веки.

На пляже действительно яблоку негде было упасть, а перед этим в кафе «У фонтана» мне пришлось отстоять довольно длинную очередь. Я не думал, что выходные дни существуют и для этого вечно праздного города. Однако, побродив среди голых, тяжело ворочающихся тел, я нашел два квадратных метра песка между какой-то воркующей парочкой и лежащим навзничь дочерна загоревшим (явно из местных) юношей в красных плавках. Я спросил его, долго ли он еще будет здесь, и он пообещал присмотреть за вещами. Но я все-таки на всякий случай, сложив одежду в головах, поставил кроссовки там, куда предполагал вытянуть ноги, чтобы никому не пришло в голову занять мое место. Я проплыл до волнореза и немного позагорал там, а когда вернулся, загорелого юноши уже не было рядом с моей одеждой. Я увидел его сидящим где-то впереди и справа тела через три-четыре, а на его месте, положив голову на толстые руки, лежал какой-то коротко стриженный крепыш с богатой татуировкой по очень белой коже: на пояснице у него был изображен поросший лесом берег не то реки, не то озера с приставшей лодкой и двумя мужчинами в ней — один отталкивался от берега веслом; над берегом (уже на спине) — полускрытая кронами деревьев церковь с семью куполами (семь лет), а двое мужчин в лодке, видимо, символизировали побег; над куполами, по лопаткам и до плеч лежали кучевые облака — все это было изображено умело и профессионально (вероятно, художником, за какие-то провинности сидевшим в тюрьме) и напоминало гравюру из дореволюционного журнала. Видно было, что мой новый сосед человек бывалый.

Я сел. Воркующей парочки тоже не было рядом, но на песке под врытым в него красным зонтиком лежала их одежда: наверное, они пошли искупаться. Я достал из кармана джинсов носовой платок, вытер руки. Достал сигареты. Лег на спину, закурил. Лежавший рядом татуированный человек повернул ко мне широкое в оспинах лицо.

— Сигаретки не найдется?

Приподнявшись на локте, протянул ему пачку, дал прикурить. Он затянулся, некоторое время изучающе смотрел на меня, как будто что-то решая. Видимо, решил.

— Дурь нужна? — тихо и хрипло спросил он меня.

— Своей хватает, — сказал я, сделав вид, что не понял.

— План, — сказал он, значительно глядя мне в глаза. — Хорошая трава из Кашгара.

— Ах, это, — сказал я. Сделал вид, что задумался. — Нет, — потом сказал я, — это не то, что мне надо.

— Есть и более серьезные вещи, — сказал он, — для серьезных клиентов. Может быть приличная партия.