Борис Дышленко - Людмила

— Со скандалом, — сказала Марина. — С большим скандалом. Она ведь шведская подданная. Они упрятали туда шведскую подданную.

— Кто такой Марк? — повторил я.

— Марк? — Марина как будто нахмурила брови. — Марк? Это ее муж. Марк Бьоррен.

После сумеречной ночи в моем мозгу все смешалось.

— Давно? — спросил я.

— Что... давно?

— Давно он вытащил ее отсюда?

— Теперь это для вас не имеет значения, — сказала Марина. — Теперь надо вытаскивать мальчиков. Вам тоже надо подумать, что говорить.

— Кто эти мальчики? — спросил я. — Зачем их вытаскивать и откуда?

— Господи! — прошептала Марина. — С чего все началось? Из-за чего вы здесь, вы что, забыли?

Я пытался припомнить.

— Мы переезжаем. — вдалбливала мне Марина. — Переезжаем на Дачу Талызиных. Ту самую, которую вы выбирали. Вместе с шефом. Шефу еще зачем-то кому-то понадобилось сказать, что он ездил не с вами. С Колесниченко. Ну, вспомнили?

Я вспомнил наш разговор со следователем: значит, это не я, это Колесниченко в день убийства возил начальника за город осматривать эту дачу. Три роскошных дома в стиле «ампир». Там огромный парк, и очень тихо. Он провел там весь день. Да, я вспомнил. Если бы следователь назвал мне тот день...

— Часть картин уже перевезли. — сказала Марина. — Если перевезут остальное, то можно и мальчиков тоже. Тогда они просто больные.

Я покачал головой. Тетерин, Торопов, этот «аристократ» Вишняков. «Он что, тебе неприятен, этот Вишняков? Да нет, ничего. Просто не нужно брать всякую гадость у всяких подонков. Вообще нечего играть с ними в их игры». Значит, картины должны быть на месте и еще... Нужно подумать, что говорить.

— Значит, Тетерину подсунули морфий? Тот самый морфий. А где морфий, там и его распространение. Его жена, как дикая кошка бросилась на меня. Еще бы.

— Еще бы, — Марина усмехнулась.

Значит, этот седовласый с двумя бутылками... Тот, который отшатнулся от меня на лестнице, когда Инна с позором изгоняла меня, да, когда она, как пантера чуть не растерзала меня... Этот седовласый, который прижался к стенке, когда я катился по лестнице вниз... Так вот он какой, Тетерин.

— И Торопов с его порнухой?

— С его порнухой, — усмехнулась Марина.

Никогда не видел таких синих глаз.

— Скандал был большой, — сказала Марина. — Советскую делегацию в Вене не допустили на медицинский конгресс.

— Из-за Торопова? — спросил я.

— Нет, не из-за Торопова, — сказала Марина, — пока из-за Людмилы. Все зависит от вас, — сказала Марина. — Дальнейшее зависит от вас.

— Почему? — спросил я.

— Я ж говорила, вам нужно думать, что говорить.

— Но Людмила все знает, — сказал я. — Я отдал ей все.

— Она молчит, — сказала Марина. — Пока молчит. Пока есть возможность, она хочет удержать вас в тени. Вы понимаете, чем это вам грозит?

— Я на это пошел, — сказал я. — Я сам на это согласился.

— На что? На что вы согласились? — сказала Марина. — Свернуть себе шею?

— Меня об этом предупреждали, — сказал я. — В самом начале.

— Есть и другие люди, — сказала Марина. — Из-за них все и затевалось.

— Художники? — спросил я.

— Художники, — сказала Марина, — но не только художники. Есть другие. Вы же делали?

— Ну, это мой выбор, — сказал я. — Если б его не было...

— Судьба, — почему-то сказала Марина. Она почему-то вдруг сказала, — судьба.

Я помолчал. Я вспомнил своих маленьких смешных старичков из зачарованного замка.

— Чему вы смеетесь? — спросила Марина.

— Просто так, — сказал я. — Просто вспомнил одних смешных старичков. Пару.

— Он знает только про вас, — сказала Марина, — пока только про вас. Все те карты, которые вы так наивно выложили ему на стол, годятся всего лишь на компромат в случае, если кто-нибудь из очень большого начальства захочет свести с ним счеты. Пока он считает вас просто законником, возмущенным всей той уголовщиной, которую вы у него обнаружили.

— А «Секрет»? — спросил я.

— Может подозревать, — сказала Марина, — но не может знать это наверняка. Конечно, если вашего материала не хватит, чтобы освободить здоровых людей, тогда... Ну, может быть, придется намекнуть...

— Как намекнуть? — спросил я. — Если там окажется хоть крупица из того, над чем он работает в самом деле...

— Трудно сказать, — сказала Марина, — он ведь сумасшедший, и может пойти на крайние меры, полагаться на великодушие этого человека я бы не стала.

— Никто и не полагается, — сказал я. — Мы его достаточно хорошо знаем. Пока никому кроме нас не известно, что у этих документов есть копии. Что касается химфармзавода и всего, что с ним связано... Ну что ж, об этом знаю только я, и он это тоже знает. Художники. Вопрос в том, за какую цену он согласится их отпустить. Часть картин, о которых вы говорили, это отсюда или свою домашнюю коллекцию он тоже собирается отправить в «имение»? — я усмехнулся.

— Нет, — сказала Марина, — те он не собирается трогать.

— А здесь? — спросил я. — Здесь еще много?

— Примерно половина.

— Недурно, — сказал я. — Сколько же у него здесь художников?

Марина отвела в сторону свои синие глаза, думала.

— Пятеро, — сказала она.

— На цепи, — сказал я.

— Что?

— Ничего. Где мой револьвер? — спросил я.

— В ящике, — сказала Марина. — В письменном столе. У него. Все остальное здесь в шкафу.

«Без всего остального я как раз мог бы обойтись», — подумал я.

— Как вы себя чувствуете? — спросила Марина.

«Смотря для чего», — подумал я, но потом подумал, что все равно это не имеет значения.

— Вам нужно переодеться, — сказала Марина. — Переодеться, привести себя в порядок, а я...

— А вы?

Марина смутилась.

— Пойду заниматься тем самым делом: упаковываться.

— Хорошо, — сказал я. — С остальным я постараюсь управиться сам. Только вот что: скажите мне номера палат Вишнякова, Тетерина, Торопова, кого там еще... Кто здесь?

Марина достала из кармана халата блокнот, написала в нем несколько цифр, отдала мне вырванный из блокнота листок.

— Ну, ни пуха, ни пера, — сказала Марина.

— Да нет, — сказал я. Покачал головой, — С Богом.

— С Богом, — сказала Марина и вышла.

Простучали по коридору ее тоненькие каблучки.

Овальное, небьющееся, видимо, из какого-то металлопластика зеркальце было на внутренней стороне дверцы шкафа — специально для шизиков, — однако свое лицо я в нем смог разглядеть, если бы не мешала борода. Никогда прежде не видел себя с бородой — сейчас подумал, что ничего, мог бы носить. Правда, она была немного темнее, чем волосы на висках. Бритва, помазок, мыло — все это тоже было на полочке на дверце. Я подумал: «сколько же времени я не брился?» Сейчас мне долго пришлось управляться с этой непривычно жесткой порослью. Мой светло-серый костюм был в порядке, однако, когда я снял с плечиков свой пиджак, он оказался подозрительно тяжелым. Сунув руку в один из боковых карманов, я обнаружил там пару холодных стальных наручников. Я расхохотался: так вот что входит теперь в современный туалет джентльмена.