Борис Дышленко - Контуры и силуэты

Я сказал ей, что не только плакат может быть предлогом для встречи.

— Может быть и другой повод, — сказал я.

— Какой, например? — солнечного зайчика не было, может быть, это я заслонил ее. Мы стояли друг против друга, и ее лицо не выражало в этот момент ничего, и на мгновение, на какие-то доли секунды я задержал дыхание.

Если договориться с певицей, дать ей понять... Может она понять?

— Не знаю, — сказал я, — не знаю.

Все может быть, — сказал я, — и может быть, эти мои слова она восприняла как угрозу.

Потом я проклинал себя за лень и болтливость, но было поздно. Вернувшись домой, я позвонил певице. Она разговаривала со мной резко и зло. Она поняла мой визит как попытку создать для нее нервную обстановку и помешать ей петь. Если бы так! Через два дня она была убита и именно выстрелом в глаз.

Я сидел и тупо смотрел в экран телевизора и не слышал, что там дальше говорит комментатор, пока он не поджал губки.

А в тот вечер, когда я разговаривал с ней — я же говорю, опережающая память... Да какая там, к черту, опережающая память, когда просто начинают появляться люди из прошлого. Знаком чего может явиться полковник? Какой ряд событий он может своим появлением открывать? Наша встреча была случайной, и не мог же он предвидеть, что в этот день я пойду в Концертный зал? Да и как он мог предположить мое участие в деле, которым он занимается, если даже допустить, что он занимается этим делом, а я имею отношение к нему? И все-таки я не признаю совпадений — это прошлое, а точнее, не прошлое, а просто знакомое тебе, вновь проявляется в виде разрозненных деталей — событий, происшествий, столкновений и наблюдений, — чтобы в конце концов сложиться в другой комбинации. Когда-то я расстался со своей первой женой и долго к этой теме не возвращался. Потом, когда времени уже прошло довольно много, и моя жизнь стала складываться так, что я начал подумывать об официальном разводе, один из моих знакомых, зашедший ко мне по какому-то делу, попросил у меня почитать книгу, которая, по моему мнению, никак не могла его интересовать, но которую когда-то жена подарила мне, он же ее не знал. На следующий день в какой-то компании двое совершенно не знакомых мне людей, в случайном разговоре упоминают ее имя. Меня это не касается, но я уже отмечаю повторение. Назавтра просто на улице я буквально налетаю на женщину, которая когда-то познакомила нас, и наконец, спустя еще один день, я встречаю ее в кафе, где вместе мы никогда не бывали, и в таком районе, где я смог оказаться только по неожиданному делу, да и она жила теперь в другом конце города. Там за чашкой кофе мы обсудили технические детали развода. После развода я уже ни разу не видел ее и ничего не слышал о ней. Вот вам и совпадения. Но тогда эта закономерность была мне понятна: целый круг людей и связей последовательно проявился, чтобы исчезнуть из моей жизни уже навсегда. Но я не верю в случайно появляющихся полковников. Повторяю, наша встреча была непреднамеренна ни с той, ни с другой стороны, однако начало какого ряда событий могло бы означать даже мимолетное его появление? Ведь теперь нет политики, где нужны были кураторы и провокаторы. Хоронить нам вместе тоже вроде бы некого — у нас разные покойники, — так что и для этого он появиться не мог. А может быть, у нас есть общие покойники, подумал я, и надо расставить точки над I. И почему, собственно, начало? Почему непременно начало каких-то событий? Может быть, вовсе не начало. Может быть, полковник не первый в этом ряду, и игра уже идет. Ведь он уже возвестил о себе целой серией совпадений. У нас с ним есть тайна, увы, она объединяет нас. Неужели его появление для всех что-то значит? Наверное, что-то значит, для того он и здесь.

Но если он появился не в начале сюжета, то, может быть, не давать сюжету развиваться дальше? Потому что, может случиться, что дальше он будет развиваться уже по его законам. Может быть, не стоит играть? Может быть, игра не стоит свеч? Оборвать этот ряд. Оборвать сразу, чтоб не начиналось. Ведь не однокурсника же он приглашает в гости — мы с ним и там не дружили. Нет, подумал я, полковник не первый в этом ряду, и игра уже идет. И может быть, я не игрок, подумал я, может быть, всего лишь фигура? Или число. И может быть, он тоже. Тогда мы оба не вольны прекратить игру. Тогда уже все закрутилось, и надо со всем этим разбираться, как в прошлый раз. Как в прошлый раз. Тогда меня уже затягивал этот водоворот, и уже почти втянул, но вдруг “Мальстрем” прекратил свое движение, и все стихло.

Ну а теперь что, подумал я, он появился случайно. Он меня не искал, я его — тоже. Он мне не опасен, но и не нужен. Я же говорю, что у нас разные покойники, и даже подробности моего собственного дела, мое досье, меня не интересуют — ведь, в сущности, все ясно. Он может только напомнить мне, неприятно напомнить, те несколько лет, когда я жил в постоянном напряженном ожидании.

Так что же произошло, подумал я, мы выжили или нам разрешили выжить? И что он курировал тогда, наш полковник? А что он курирует теперь? Ну не занимается же он репертуаром рок-групп. Но что-нибудь, чью-нибудь жизнь он курирует и сейчас. Конечно. Если уж человек по профессии куратор.

— Ну, что будем пить? — вопрос чисто риторический, потому что он уже достал из старинного буфета (не из какого-нибудь бара!) бутылку “Teachers”. — Сейчас принесу лед.

— Не надо.

— Ну, тогда себе.

“Кучеряво живет, — подумал я, оглядывая стены, сплошь покрытые картинами известных и менее известных художников. Некоторые из них я видел раньше в мастерских или на выставках, но первых имен здесь не было, и последних работ известных мне художников я не увидел. Видимо, полковник стал собирать картины еще со времен своего кураторства. — Хорошо помогать художникам, — подумал я, — или хорошо, когда они думают, что ты им помогаешь. Художники ведь простодушный народ, а зачастую еще и благодарный. Поможешь человеку в неприятной ситуации, которую поди сам же и устроил, а он тебе — полный умиления — презент”.

В общем-то, я злобствовал — вряд ли все было так грубо, и когда хозяин вернулся в комнату, я спросил его об этом, то есть собрал ли он свою коллекцию в те годы, когда весь этот underground на самом деле существовал в подполье, и он сказал мне, что, действительно, кое-что из того, что висит у него по стенам, подарено ему художниками, с которыми он “в общем-то, дружил”, и, как я сам знаю, поскольку тоже “фигурировал” в этой среде, нередко вовремя помогал разными советами, своего рода юридическими консультациями, которые они не могли получить официально ни у одного адвоката, потому что в сфере идеологии не было, да и не могло быть четкой законодательной основы, и любые решения в этой области принимались “в свете последней установки”, а не на основании постоянно действующего правила, — я увидел, что мой однокурсник до сих пор не может освободиться от застарелой привычки давать глобальные объяснения всему на свете, — и художники — народ импульсивный и, как правило, в этих вопросах несведущий — часто попадали в двусмысленные ситуации иногда на грани обвинения по уголовным статьям — “Бывало, что греха таить? Ну и с мастерскими помогал,” — а кое-что покупал, жена покупала, но, увы, вздохнул полковник, жадность беспредельна, а возможности ограничены, многое не по карману — не все можно купить, да и не все продается.