Борис Дышленко - Контуры и силуэты

А что до джокеров, то многие называют джокера клоуном, сказал мне полковник, по поводу одного политического деятеля. Может быть и так, но это потому, что джокеру все можно. Но ведь и черту все можно. Черту можно быть и клоуном, черту можно в игре использовать джокера, джокеру можно использовать джокера — кто кого перехитрит. Беда, когда карты становятся игроками. Вот тогда задумаешься, не карта ли ты в каком-нибудь дьявольском покере, не джокер ли? Сядешь с ним играть — и сам превратишься в карту. Здесь случилась целая иерархия игроков, где каждая карта, по крайней мере каждый джокер мнит себя игроком и как будто имеет карты в руках, а игрок на самом деле всего один и играет он сам с собой и потому всегда в выигрыше.

“Скучно ему, — подумал я, — скучно игроку”.

А вот теперь: кто же на самом деле будет убит? С плакатами теперь все ясно, и “Галифакс”, нанятый казино, окружит теперь “фаворита” плотной стеной, хотя те уже принимают на Марину Гринько только один к одному. Но аутсайдеры — ни один из них не будет убит, сколько бы плакатов ни испортили всякие хитрованы.

“Меченые аутсайдеры не будут убиты”, — поправил я себя.

Меченые аутсайдеры. Они вообще не участвуют в игре. Какие-то наивные шулера пометили их, чтобы отвлечь других от “фаворита”. Все равно ведь большинство поставит на Марину Гринько. И они проиграют, а то, что казино назначило здесь один к одному, это просто страховка от несчастного случая. Никто не собирается убивать Марину Гринько — она может спать спокойно. Но кто же тогда, и зачем три певицы убиты? Мы об этом уже говорили: три карты куплены, и четвертой может быть любая, была бы дама. Опубликовавшись в газете, убийца снял с себя ответственность за дальнейшие метки.

Но до сих пор разорванный глаз имел какое-то значение, это была черная метка. Черная метка, но не для отмеченного и не для постороннего, просто прохожего, может быть, для убийцы, но в общем ни для кого. Эти черные метки должны были накопиться к определенному моменту и в этот момент сыграть. Они прикупались как карты для того, чтобы кому-нибудь в определенный момент пришла мысль о карточной комбинации. В определенный, заранее выбранный момент. Он знал, когда сообщить. И его сообщение не было предупреждением, было маячком — такие иногда оставляет маньяк, играя с сыщиком в кошки-мышки. Но первым маячком — раньше были черные метки. Они должны были привлечь внимание к жертвам — не привлекли. Может быть, неудовлетворенный маньяк привлекает внимание к самим меткам, но, верней всего, момент был выбран заранее, ходы рассчитаны. Конечно, тем самым он устраивает себе лишние трудности, однако и третью жертву ему удается убить. Через газету он оповещает всех, что намерен убить четырех и, может быть, джокера. Не исключено, что джокер — он сам: многие готовы за славу заплатить и собственной жизнью. Но мог ли он ожидать, что кто-то, например казино, захочет снять с этого пенки. Вот тут для него и возникает главная трудность. Жертва должна быть намечена, и жертва должна быть убита. Первое легче сделать, чем второе. Маньяк не должен убить случайную жертву, иначе он разочарует толпу. Нет, не стоит возвращаться к версии о маньяке, хоть может присутствовать и этот мотив. Нет, именно так: они прикупались, как карты, и через газету убийца снял с себя ответственность за выбор последней жертвы. Последней? Или двух? Нет, последней, и это определило момент. Потому что Дашкову никто не успел предупредить. Я пытался, но опоздал. Почему я опоздал? И с этим связана смерть секретарши. Преждевременно! Вот в чем дело — преждевременно. Преждевременно менеджер обратил внимание на черную метку и был убит. Преждевременно о ней узнала секретарша — она тоже убита. Но позже, в тот самый определенный момент, все увидели черную метку. Однако было уже поздно — Дашкова была убита. Убита без тотализатора — казино не успело снять пенки. Стервятники!

Итак, секретарша была предупреждена, но передать это предупреждение не успела. “В офис охранно-детективного агентства «Галифакс» вошел неизвестный субъект в темном плаще и шляпе и, не говоря ни слова, в упор расстрелял секретаршу, принимавшую звонки. Услышавший из своего кабинета выстрелы, заместитель директора агентства выхватил из письменного стола свой револьвер и выбежал в приемную. После последовавшей перестрелки, в которой ни тот, ни другой не был ранен, налетчик ретировался, оставив на месте преступления пистолет «ТТ» китайского производства.”

Некто в плаще и шляпе, ворвавшийся в приемную с пистолетом в руке. Хорошо знакомый по краймам трех-четырех десятилетий образ. Не нужно даже пистолета, достаточно плаща и шляпы. Темная фигура, появляющаяся там и там. Нужно воплотить киллера, чтобы телезритель поверил в него. Я вспомнил ту нежить в кафе, волну неприязни, почти ярости, накатившуюся от них. Чужак. Некто в плаще и шляпе, вызывающий подозрение и страх. Нормальная реакция на аномальное явление.

И еще был какой-то разговор. “Кадет” тогда почему-то обиделся, а полковник рассердился. Что-то мелькало. “Кадета” можно спросить. И почему комментатор выдал эту подсказку? Ну, может быть, для того, чтобы сделать убийство бессмысленным и тем самым предотвратить его. Стоп! Он уже однажды пытался предотвратить убийство. Пытался, а главное, тем же способом, то есть, сообщив о подготовке к нему. Не выйдет ли так же? Не могут ли Марину Гринько так же убить? Тогда понятно, почему — один к одному. Господи! — подумал я. — Ну конечно! Телевизор, новый русский рассказывает о казино “Stars”, этот новый русский — “кадет”, разговор за карточным столом, “Кадет” почему-то обиделся, но это — Бог с ним, потом вот это: компаньон. Ну да, он компаньон, комментатор — компаньон. Конечно же, он дает подсказку, но ведь не на проигрыш своему казино? Ставки один к одному, но это, так, на всякий случай — мало ли что? А вообще казино, конечно, будет защищать “фаворита” на совесть. Так где же здесь собака зарыта?

Я встал, прогулялся по комнате, остановился перед картиной. Предметы и пространство намекали на какой-то пейзаж. Только намекали, может быть, это и не был пейзаж, потому что и предметы, строго говоря, не были предметами, что-то мелькало на пороге между чем-то и чем-то еще. На пороге... Впрочем, художник и называл это состояние порогом. Я подумал, что и здесь все между чем-то и чем-то и до конца (а что, собственно, считать концом?) так ничего и не будет ясно. Все слишком двусмысленно, и если карты играют в карты...

Что-то не устраивало меня, что-то было не так. Как и тогда, когда я не обратил внимания на поврежденный плакат. Было какое-то чувство, что что-то упущено, что-то не замечено, и это важно. Я взял газету и внимательно перечел статью. Нет, статья у меня никаких сомнений не вызывала, и я не обнаружил никакого противоречия.