Борис Дышленко - На цыпочках

Прямо под ноги мне полетел защитный тюк. Я увидел далеко внизу белобрысое лицо, в экстазе разинутый рот, десантную куртку; мои локти согнулись от сильного толчка, и сейчас же я поехал щекой и виском по земле. Вслед за тем от сильного рывка я оказался на ногах и стал падать дальше, но кто-то подхватил меня, поволок пятками по земле, схватив меня за штаны, перевернул и швырнул на ту сторону траншеи. Потом чья-то рука схватила меня за шиворот и, дернув, поставила на ноги. Тогда я наконец сообразил, что стрельба прекратилась, и пространство передо мной заполнилось защитными куртками. Я потряс головой и выплюнул землю изо рта, и только после этого услышал гогот и крики десантников.

— Подними рожу! — раздался знакомый голос, и веснушчатая лапа приподняла мою голову за подбородок. Шпацкий расхохотался мне в лицо.

— Привет! — сказал Шпацкий. — Сколько лет, сколько зим!

У меня дрожали руки и ноги, и губы дрожали, я дрожал весь и тяжело дышал.

— Закури, — сказал Шпацкий, выщелкивая из пачки сигарету, — закури, успокойся.

Я даже отказаться не смог, так как все еще не мог говорить. Он воткнул мне сигарету в рот, прямо желтым фильтром в губы, и поднес зажигалку. Я потянул дым в себя и тут же закашлялся, и сигарета упала на землю, но это вернуло меня к действительности, то есть я стал что-то соображать.

— Эх ты, зюзя! — с сожалением сказал Шпацкий. — Каким был зюзей, таким зюзей и остался. Будь мужчиной! — сказал Шпацкий и дал мне подзатыльник.

Сейчас же кто-то дернул меня сзади за шиворот: это тот, который меня поднял. Он меня так и держал, не отпуская.

— Убери лапу, — сказал ему Шпацкий через мою голову, — убери лапу — не зарься.

— Что? — спросил сзади голос, высокий и неприятного тембра. — Что? Это я его взял, и вались ты...

— Куда? — спокойно спросил Шпацкий. — Что же ты молчишь, Понтила? Боишься, что я хрясну тебя по роже? Так?

Рука сзади выпустила мой воротник.

— Ты подумал, прежде чем сказать? — спросил тот голос через мою голову.

— Я подумал, — сказал Шпацкий, приклеивая к нижней губе сигарету, — а вот ты, дубина, бросился под ноги и смазал нам процент. И кучность. И точность тоже, — добавил он, — и кроме того, — сказал он, подумав, — мы могли бы продырявить твою поганую шкуру, придурок. Правда, убыток небольшой — потерять такого безмозглого кретина, — но из-за тебя пришлось прекратить стрельбу. Понимаешь, дурак?

Белобрысый верзила вышел из-за моей спины к Шпацкому.

— Ты меня назвал дураком, Шпак, — сказал он Шпацкому, — и еще ты хотел хряснуть меня по роже. Хрясни, — сказал Понтила. — Хрясни — посмотрим, кто из нас дурак. Что ж ты не хряснешь?

Шпацкий вынул сигарету изо рта, посмотрел Понтиле под ноги.

— Если заслужишь, хрясну, — уклончиво ответил он.

Понтила резко ударил его по руке, и сигарета Шпацкого упала на землю рядом с моей.

К этому времени я уже пришел в себя и злобно подумал, что было бы неплохо, если бы Понтила немного вздул наглого Шпацкого.

Шпацкий посмотрел на Понтилу и передал свой автомат одному из десантников. Понтила тоже отдал свой автомат и вплотную надвинулся на Шпацкого.

Неожиданно взвизгнул и шлепнул стек. Взвизгнул и шлепнул снова. Противники отпрыгнули и вытянулись по стойке «смирно». Между ними оказался худощавый щеголеватый офицер с погонами полковника и седыми висками. Он сделал два четких шага ко мне и, переломившись в талии, щелкнул каблуками. Тонкие, как шрам, губы согнулись любезной скобкой.

— Полковник Шедов.

Я назвался.

— Очень рад, очень рад! — сказал полковник. — Прошу простить — мы, кажется, вас задержали? Но вы не беспокойтесь, — остановил меня движением стека полковник, — мы выдадим вам справку. С круглой печатью! — веско добавил полковник.

«Ну, что ж, действительно, раз уж так... раз уж не удалось... И вообще, хоть это и черт знает какая гнусность, но может быть, хоть справку дадут? — подумал я. — Справку-то надо бы получить».

— Нет ли у вас каких-либо претензий? — любезно осведомился полковник. — Может быть, кто-нибудь был с вами груб? Может быть, недостаточно корректен?

Я подумал, что пока никакой особенной грубости не было (все в общем-то в рамках военной ситуации), но то, что они засели под водонапорной башней... А то, что я был по ту сторону траншеи, когда они!.. Я открыл было рот, но тут же перед самым своим носом увидел громадный кулак Шпацкого.

— Вот! — крикнул он. — Вот! Только скажи, скотина! Только попробуй!

— Нет, — сказал я. — Никаких претензий: все были корректны. Что мне толку? — подумал я. — Что от этого изменится? Нет, ничего, — сказал я.

— Ну и отлично! — успокоился полковник. — А справку дадим, — затем зачем-то подмигнул и добавил: — Для жены!

— Но сам факт, согласитесь... — начал было я.

— Согласен, согласен, — перебил меня полковник, — заранее согласен со всем, что бы вы ни сказали. Знаю, что вы не скажете ничего такого, с чем я мог бы не согласиться. Ведь правда? — значительно улыбнулся полковник. — Правда, — сам себе подтвердил полковник. — А почему? (Полковник вопросительно посмотрел на меня.) Потому, — сказал полковник, — что вижу в вас интеллигентного человека. Ведь я прав насчет интеллигентности? Ведь вы же интеллигентный человек? Ну вот.

— Кстати, вы не говорите по-французски? — спросил полковник.

Я сказал, что не говорю.

— Ах, как жаль! — огорчился полковник. — Ведь это так изысканно — говорить по-французски. Зря не говорите — это, между прочим, ложный патриотизм: французский язык не исключает любви к Родине, так же как и наоборот. «И чужое штудируйте, и от своего не отказывайтесь», — сказал поэт. Вот, например, Наполеон, — сказал полковник, — казалось бы, что он нам? А между тем, великий полковник. Я хотел сказать — полководец, — поправился полковник.

— Марш-марш! — внезапно закричал полковник десантникам, которые все еще толпилась вокруг, и ватага с воплями умчалась.

Остался только Шпацкий, которого полковник мановением стека задержал.

— А вы, Шпацкий, — сказал полковник, — подготовьте отчет. Сведите концы с концами и подготовьте. Обратите внимание на точность и кучность. Посмотрите, что можно сделать с процентом — это самое тонкое место. Все, Шпацкий, можете идти.

Шпацкий щелкнул каблуками и отправился вслед за десантниками. Полковник задумчиво посмотрел ему вслед. Потом он деловито понюхал воздух, подергал носом: и правда, в воздухе вокруг нас все еще держался острый запах пота.

— Грубые скоты! — сказал полковник. — Провоняли, как свиньи.

Он достал из нагрудного со складочками кармана маленький изящный флакончик, встряхнул его и стеклянной пробочкой аккуратно помазал потемневшие подмышки своего щегольского френча.

— Не желаете воспользоваться? — спросил он, снова встряхивая флакончик. — Знаете: за день набегаешься по холмам, накричишься, наваляешься в пыли — не всегда есть возможность умыться, — ну так, чтоб запах отбить — духи. Попробуйте. Хорошие духи — плохих не употребляю. Только самые лучшие. «Запах Шанели». Ах, Шанель-Шанель! — мечтательно пропел полковник. — Много ли надо военному? — сказал полковник. — Хорошие духи, рюмочка коньяку, да ароматная сигарета. Да еще голубые глаза, которые проводили бы в поход и оплакали твою кончину. Я, знаете ли, романтик, — сказал полковник, — немного романтик, как все военные.