Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Лина приходит с работы, вылавливает Дору специальным дуршлагом и возвращает в аквариум, целуя её глазами.

А я возвращаюсь в свою жизнь – я играю в «Действие». И в него вливается шум чемоданов.

Ленинградский вокзал, четвёртая платформа. Руки у всех людей как сломанные крылья: вывернуты назад. Везут за собой чемоданчики на колёсах. И спины, спины, спины…

Стоит ужасный грохот – поёт хор чемоданов. Это песня свободы. Мужчины и женщины уходят.

И я ухожу. В свой сюжет. Где всё будет моё.

И единственное, что я оставлю у себя от Данилова, – это его смс-ку: «Я ношу тебя, как будто у меня внутри аквариум, и ты в нём рыба. И я заглядываю в себя и смотрю на тебя, замирая…»

Она влетела в единственное открытое окно. Банка с мёдом на столе, к холодильнику магнитами прикреплены вырезанные из журнала картины Модильяни – автопортрет и «Портрет Жанны Эбютерн».

Наверное, это хозяева, подумала бабочка. Симпатичные. Но слепые. Глаза без зрачков.

Она вяло взмахнула крыльями. С каждым взмахом она обычно забывает то, о чём успела подумать: так она вырабатывает лёгкость.

В коридоре она замечает небольшой беспорядок и приземляется – тут ей точно найдётся место. Она собирает крылья и проваливается в щель между паркетных досок. Сквозняк, думает бабочка, но ничего… Или усну, или умру. Если умру, хотелось бы попасть в магнолию. Говорят, что это райское место…

Размышления бабочки прерывает пыль, которая начинает подниматься из всех щелей и нести её в неизвестном направлении. Домой пришёл хозяин.

Он пришёл с работы, где подал заявление об уходе.

Он вернулся совершенно свободным.

И совершенно счастливым.

Это совершенство придавало особую тяжесть его походке. Половицы скрипели, бабочку уносило прочь. Она пролетела мимо огромной книжной полки и шкафа, подумав: какие большие и странные деревья без листьев. Она посмотрела наверх и увидела солнце-лампу, на дне которой скопилось множество мёртвых букашек. Застывшие силуэты икаров мешали лампе светить ярче. Бабочке стало душно. Она увидела открытую дверь балкона и скользнула туда.

Там покоился склад забытых вещей. Всё было завёрнуто в пакеты и припорошено пылью. Но в то же время это создавало какой-то уют. Бабочке тоже захотелось отложить себя на потом. И забыть о своей недоле… Она забилась в самый мягкий и пыльный угол. Легла набок. Накрыла себя верхним крылом и задумалась о хризантеме. Говорят, это райское место…

Но её раздумья на этот раз прервал голос женщины:

– Ку-ку. Ку-ку. Всё готово.

«„Ку-ку“? – подумала бабочка. – Значит, на портрете точно была жена. Я не ошиблась». Она удивилась собственной памяти. И расстроилась, что крылья уже не вырабатывают беспамятство, в связи с чем взлететь не было никакой возможности. Но ей стало очень интересно, как наяву выглядит хозяин. Он представился ей очень красивым. И неужели он женился на такой страшной и слепой женщине? Так ли ужасна она, как на портрете? Длинное лицо, несуразный нос, глаза без зрачков… И крыльев нет. Вообще.

Столько мыслей у бабочки никогда не было. Ей стало нехорошо. Измождённая, она вспомнила о пионах…

Он вошёл на кухню и начал есть рис, размышляя о том, что это хороший рис. Что он сможет есть его неделю. Или месяц. Где-то лежит его любимая ячневая крупа. Можно попробовать приготовить к ней овощи. И какое-то время так можно прожить. Мысль о гречке его вообще успокоила. Он с удовольствием подумал, что впереди очень много времени. И он сможет написать свою книгу. Или даже шесть книг. Он просто очень долго откладывал. А сейчас всё изменится.

Рис и гречка стояли у него на полке уже полгода. Он заметил в тарелке что-то чёрное:

– Чёрт! Чёрт!

Пищевая моль. Всё к чёрту. Все пакеты с крупой и шесть книжек оказались в мусорном ведре.

Он вышел на балкон, чтобы закурить. Долго искал сигареты. Не нашёл.

Стоя на балконе, он смотрел на свои зелёные тапки. Этот день нельзя исправить, подумал он. И вспомнил все пыльные углы, на которые смотрел в поисках сигарет. Пошёл в ванную. Взял тряпку. Чтобы изменить хоть что-то.

Сегодня я не могу писать. Для этого нужно время. Я встану завтра утром. В шесть. И начну работать.

На полу лежал его старый блокнот. Именно лежал, не валялся. Как и книги, журналы, исписанные листы бумаги. Ему было так удобно. Он присел на матрас, который тоже устроился на полу, и открыл первую страницу блокнота: «Роман 2010 г.». Название затёрлось. К началу проведена стрелочка с комментарием: «Обязательно написать о том, как мы ходили…» Капля. Гелевые чернила растеклись и засохли. На четырёх листах шло продолжение заметок к роману.

Он в раздражении положил блокнот обратно на пол. «Обязательно написать, как мы ходили…» Куда ходили? Кто ходил? Зачем ходили? Он ничего не помнит. Нет, он помнит всё. И название, и все остальные страницы он помнит почти наизусть. Но самое главное – куда они ходили… Это ведь точно было главным. С этого он хотел начать. Но упала капля. Откуда капля? Должно быть, снег залетел в открытую форточку. Лень было прибить сетку. Но чтобы прибить сетку, нужны были скобомёт и скобы. А самое главное, нужны были мысли о скобомёте и скобах. А их не было. Он вздохнул. Вспомнил о каше. И поморщился. Этот день бесконечно пропал. Он взял тряпку и вышел из комнаты…

Бабочку мучила бессонница, и она следила за его зелёными тапками. Туда-сюда. Туда-сюда. Такой зелёный и энергичный. Хорошо. Вообще она плохо разбиралась в мужчинах. Но на портрете был красивый коричневый пиджак и шарф. Ко всему она уже видела, что у него зелёные лапки, и была рада. «Возможно, на лице у него хоботок, как у меня, и…» Не успела она помечтать о нём, как хозяин вошёл на балкон и веником вместе со всей пылью вымел и выкинул её в мусорку.

«Опять не рай, – подумала она. – Фу! Мёртвая моль. Чистилище. Боже мой, подруги, что с вами?!» Слипшиеся с рисом подруги молчали. Белая смерть. Чёрное на белом. Забыть. Забыть. Не помнить. Магнолия. Астры. Ромашки. Гиацинты… Бабочка судорожно махала крыльями в мешке для мусора, на котором было написано «Перекрёсток».

Он просто захотел навести порядок. И даже подумал о ремонте. Но на часах было уже восемь вечера. Время подумать про ужин. Его взгляд упал в мусорное ведро. Ему стало интересно, почему шевелится пыль. Он преодолел свою брезгливость и достал из пакета кусочек пыли.

Пыль тряслась и вспоминала, задыхаясь: анемон, астра, астранция… Хотя бы ромашка, клевер… Бабочка пульсировала как сумасшедшая. Прося у Бога лучшего места.

И оказалась на руках самого хозяина. Ещё не придя в себя, она внимательно посмотрела на него и подумала: «Эвкалипт». Подруги из дальних стран когда-то переводили ей это слово: благо, скрытое в кронах. Или листьях. Или бутонах. Скрытое благо. Блажь. Вечнозелёный. И до сего дня невиданный.