Арина Обух - Муха имени Штиглица [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Однажды я сфотографировала портрет и отправила ему.

Его ответ заключался в одном смайле: кулак и большой палец вверх – мол, «супер».

Жизнь как-то утихла. Может быть, просто радио сломалось.

С портрета упал кусочек грунта.

– Если это воск, то это недолговечно.

Через какое-то время, просматривая фотографии с концертов Портрета, я вдруг увидела рядом с ним себя.

Конечно, это была не я: цвет пережат – волосы ещё рыжее, чем мои настоящие, родинка на левой щеке ярче и крупнее и оттого заметнее на фотографии, в то время как у меня самой эту родинку все пытались стряхнуть со словами:

– У тебя пылька на лице.

То есть на фото был двойник. Причём он (она) держал в руках огромный помидор.

А под фотографией сообщалось, что объявлен победитель конкурса «Вести с полей» на лучший урожай, выращенный на своей даче. Главный приз – билеты в ресторан и на концерт Портрета, его книги и диски с янтарным голосом. И, само собой, совместная с ним фотография.

Это была ресторанная пиар-акция. Сюр, где всё смешалось – кони-люди, песни, люля-кебаб, лечо и томаты.

Такие вот вести с полей. С приветом от Береста.

Организаторы настаивали, что помидор актёру очень понравился. Фотодокументы прилагались: кулак и большой палец вверх – супер.

…Я села в машину, и он тут же начал что-то говорить. Смысла не улавливаю, выхватываю отдельные слова: короч, ну типа, в натуре, ну эта, чо, реально, ты ж художник, ну как-то так, и это самое, и дело вот в чём.

Разговор об искусстве.

Он достаёт с заднего сидения огромный чёрный рюкзак. Сейчас вынет пилу или топор… всё, думаю, сейчас зашинкует.

– А это мои рисунки, – говорит он, доставая из рюкзака папку А‑4.

Смотрю. Понимаю, что в рюкзаке по-прежнему лежит пила. Хвалю. Замечаю, что куртка-камуфляж надета на голое тело.

– Не, ну я реально долго рисовал, особенно траву – на месяц залёг на дно, а с полем ваще заманаца можно.

Смачный хлопок жевательной резинки, дополнив его слова, завершает образ. Нахожусь в ожидании, что этот образ растворится, как хлопок жвачки. Нет, не растворяется. И жвачка долгоиграющая – розовый детский «Орбит». Второй хлопок. Третий. Ищет в рисунках поле.

– О, поле, смари! Не, ну прикинь, каждую травинку гелевой ручкой!

Я перепутала машину. Точно. Ситуация «не стой – беги». Но мы уже едем. На моём лице высвечивается выражение: «позвонить другу или попросить помощь зала». Мобильник забыла. Зал пустой: кругом тёмные безлюдные улицы. На часах двенадцать ночи. Пытаюсь совладать с лицом. Завязываю разговор о возможных общих знакомых.

– Ты знаешь N?

– Конечно! Друг семьи. Маринованных миног любит. Мы один раз все вместе в магазин зашли. И она – интеллигентная женщина! в шубе! – купила маринованных миног, отошла в уголок магазина и всё съела! В магазине! Маринованную миногу. Интеллигентная женщина. В шубе.

– А почему в магазине?

– Я ж говорю, очень миногу любит! Заедем на заправку?

Пока он будет расплачиваться за бензин, я сбегу.

Паркуемся рядом с кладбищем. Так, если и сбегу, то недалеко.

– Ты какой кофе будешь?

– Американо.

– Я тоже американо люблю.

А я вообще не люблю кофе. И заправки, кстати. И кладбище ночью тоже не очень. Но надо выиграть время.

Он хлопает дверью и бежит через дорогу. Зелёные штаны и куртка-камуфляж. Мужчина в камуфляже может создать у женщины обманчивое чувство защищённости. Но, по моим скромным наблюдениям, камуфляж особенно любят носить те, кто как воин задолжал в положенное время Отечеству.

Я пытаюсь открыть дверь, но безуспешно. А он уже идёт обратно и несёт два пластмассовых стаканчика. Жёлтый и синий. Протягивает мне оба.

– Ты какой выберешь?

Мне всё равно, я беру не глядя.

– Не, ну чисто эстетически, какой?

Эстет, блин. Задаю встречный вопрос:

– А почему у тебя камуфляж на голое тело?

– О, меня сегодня психиатр то же самое спросил!

А, вот в чём дело!

– Мне справка нужна была. Я говорю: доктор, мне бы по-быстрому справочку о том, что я нормальный, – права на машину заканчиваются. А он отвечает: «По-быстрому не получится». – «Почему?!» – «А потому. Почему у вас камуфляж на голое тело?» – «Так я на рыбалку еду». – «А почему от вас пахнет костром?» – «Так с рыбалки еду. Я туда-обратно. Думал, быстро тут у вас всё».

Я усмехаюсь.

– А как он понял, что ты нормальный?

– Не знаю, мы часа два с ним беседовали.

Камуфляж – тоже кожа. А под ней – три сущности. В профиль – римский легионер, линия лба классически переходит в линию носа, вид воинствующий. Затем является садовый гном, он приходит в анфас: детские пухлые щёки, пухлые губы, длинные ресницы. Поставить такого в саду рядом с гладиолусами – и любоваться, пусть хлопает жевательной резинкой.

Третья сущность обитает в нём по каким-то особым дням. Четвергам, например. Чётным. Или нечётным. Короче, не сегодня.

И по этим четвергам он вне зоны доступа. Все же остальные дни – камуфляж, кладбище, парковка, ты какой кофе будешь?..

Ухожу. Оставляя в машине весь этот чёртов камуфляж, который…

Который, конечно, – шуба, кожа, шкура дикого янтаря.

И радиоволна снова выплеснет на берег его голос…

А где-то каждое утро продавец дикого янтаря тащит на себе огромный рюкзак – янтарный сизифов камень.

На вершине горы стоит его лавка. Он раскладывает янтарные фигурки, картины, бусы, браслеты, вазочки, магниты, брелоки, мешая фальшивый янтарь с настоящим. И каждый день ему задают один и тот же вопрос:

– Точно настоящий?

Он достаёт зажигалку.

И до самой ночи на вершине горит огонь.

– Слышишь? – орёт продавец янтаря.

– Слышу!

На моём окне стоит алоэ и поёт песню Козина – «…не уходи-и-и-и-и, тебя я умоля-я-яю!» Это ода солнцу.

У каждого из моих родителей была своя мастерская на антресолях. Время от времени они спускались ко мне. Но потом снова уходили по лестнице вверх. Мне подниматься к ним не разрешалось: «Это не листики! Это мои мысли! Не трогай! Спускайся вниз, малыш!»

Родители всегда казались мне небожителями.

Моей антресолью был подоконник. Это тоже было рядом с небом. Но облаком ниже. Сижу на подоконнике и хороню древесных жучков (предварительно поиграв с ними в цирк).

На пути у жучков я ставила баррикады – один палец, второй палец, рука, а теперь прыгаем через кольцо, а теперь проходим сквозь стекло, а теперь умираем.

– А я где была?! – всегда с ужасом восклицает мама, когда открываются такие подробности из детства.

Потом родители поставили на моё окно алоэ. Оно было совсем крошкой. И я решила, что оно будет мне сестрой или братом.