Марк Казарновский - Из жизни военлета и другие истории

И еще «фин» всегда появляется неожиданно и застает предпринимателя врасплох. Это — чтобы предприниматель ничего предпринять не мог в вопросах сокрытия от налогов продукции и тому подобное.

Все вышесказанное напрямую касалось Зелика. Ибо он шил. А патента не было. Раз нет патента, то есть фининспектор. Который уже давно, кстати, за деятельностью «старого большевика» Мамонтовки наблюдал.

Инспектор появился этак часов в 10 вечера. И с ним еще двое. Стажеры.

После всех отвратительных формальностей началось изъятие: машинки «Зингер» и всего, что сопутствует пошиву. Были обнаружены в отдельном шкафу мундиры золотого шитья и прочее, что тянуло уже не только на штраф. И еще обнаружились фотографии товарища Сталина в домашней обстановке, на банкетах и иных мероприятиях. А это уже не фининспектор. Это уже подготовка к теракту.

Один стажер бросился звонить куда надо, а фин с другим стажером стали около Зелика и не давали ему звонить куда бы то ни было ни в коем случае. Просто — смех и грех. Правда, смеха-то не было. Как только районное НКВД пушкинского повета [46] Повет — район (польск.) услыхало про фотографии товарища Сталина, эмка, полная бодрых с перепоя ребят с личным оружием прибыла на дачу по адресу: Советская, 20.

Над Зеликом нависло. А объяснить-то он ничего не мог. Секрет-с.

В районном НКВД еще даже не приступали к допросу. Начальник мысленно сверлил на погон еще одну звёздочку, чтобы из майоров стать подполковником. А ребята примеряли недошитый китель и гляделись в зеркало. Китель шел каждому и парней просто красил. Они ничего не понимали, кроме того, что космополит шьет прекрасные кителя и готовит покушение на главу государства.

Однако к 11 часам утра все разъяснилось. Начальнику райотдела не пришлось привинчивать новую звездочку. Он неожиданно из майоров стал капитаном. Да с неполным служебным соответствием.

Ребята из отдела споро вносили на дачу конфискованные коробки и основу производства — машинку «Зингер». Фотографии Власик забрал в первую очередь, а на прощание собрал все управление и сказал очень коротко:

— Если узнаю, что кто-нибудь когда-нибудь кому-либо — уничтожу.

Все это было по-настоящему страшно. Некоторые даже подумали — как бы срочно откосить от службы. Ну их, эти пайки да квартиры. Жизнь одна и она, оказывается, дороже всего. А ее ведь еще прожить надо.

Хуже всего получилось с фининспектором и двумя стажерами. Все они проявили государственную бдительность. Но оказалось — не в том месте и, самое главное, не в то время.

А это время было такое, что все они немедленно загремели на Лубянку. Стажеры сразу, как только увидели следователя и двух «забойщиков», признались во всем, им инкриминируемом. Что да, долго по указанию руководства, то есть, фининспектора, следили за действиями Ливсона. Задание же было: выкрасть готовые мундиры, сшитые для первого лица государства и передать английской разведке все размеры брюк, включая количество пуговиц на ширинке. После этого стажеров постигла печальная участь.

Фининспектор же на третий день допросов впал в психическое расстройство и требовал только одного: чтобы Сталин оплатил налог на заказанную работу. И чем больше с ним работали, тем активнее он настаивал на внесение в казну государства суммы от первого лица этой страны.

Этим он, как не странно, и спасся. Его определили в психневро-диспансер, где он пробыл до 1956 года. А далее был выпущен, как не представляющий опасности. Он получил инвалидность и спокойно проживал в Туле остатки дней. Правда, жила с ним и дочь — правдолюб. Но это уже другая история.

Зелик вновь стучал на машинке и заказ споро продвигался вперед. В итоге подошло все. В пору, удобно и ладно. Товарищ Сталин был доволен и еще раз напомнил Власику про черту оседлости. Мол, не так уж и плохо это было придумано. Власик никогда с товарищем Сталиным не шутил. Но про себя подумал, может и создать по Союзу такие вот районы оседлости с народами. Чтобы выпускали продукцию отличного качества. Но забыл, что населить-то эти районы нужно евреями. А их после войны не очень и много. Русский же народ не вытянет, пожалуй, такую нагрузку производства, запьет.

С тех пор прошло много лет. Вынесли из Мавзолея И. В. Сталина.

Кажется, он был в мундире, пошитом Зеликом. Арестован и посажен в Лагерь Власик. А Лаврентий Павлович Берия вообще расстрелян.

Мамонтовский же поселок претерпел немногие изменения. Правда, уже полностью исчезли жители поселка старых большевиков. Скончалась жена Зелика, красавица Рахиль. Она и после кончины была красива.

Дочь Зелика вышла замуж за иностранного студента австрийской национальности и очутилась в городке недалеко от Вены. Но постоянные разговоры по вечерам, что будет на ужин завтра и почему мы так много платим за телефонные разговоры и свет, разрушили этот брак. Лия оказалась во Франции, где в Сорбонне читает лекции по информатике. Уже два года подряд ее избирают первой красавицей на конкурсе женщин-профессоров. Зелик к ней переезжать не хочет, хотя внука повидал с удовольствием. Он бродит по своему заросшему разнотравьем участку, иногда записывает какие-то мысли. Но они разрознены и интереса не представляют.

Запомнилась одна его оборванная фраза: «…я прожил, окруженный ложью…»

По вечерам он выходит на речку Уча. Туман. Тишина. Где-то стучит электричка, но она Зелику не мешает.

Он вспоминает Рахиль, свою любовь. И понимает, что она была не жена ему, не любимая женщина, не мать его дочери. Она была ему домом! А это не проходит и не забывается.

Конечно, в старости окружают нас воспоминания. Вот и Зелик окружен своими родными и близкими, которые лежат в местечке белорусском в ямах. Не отпетые, без памяти, без покаяния, без молитв, которые над ними никогда не были прочитаны. Они исчезли. В никуда.

Зелик тихонько идет вдоль реки. Называет по именам маму, папу, теток, дедов, всех ближних. Иногда говорит слова песни Леонида Коэна «… Закружи меня над всем этим ужасом…»

Утром Зелик выходит на участок. Шумят сосны, трещат без умолку птицы. Теперь уже только в воображении своем готовит завтрак для Рахили. Ему кажется, она проснулась и целует Зелику руку. Зелик тихонько поет кадиш, поминальную молитву.

Не часто, но Зелик выпивает. Для этого заходит к нему новый сосед, мидовский работник. На пенсии. Все пытается расспросить Зелика о Ленине, Сталине, иных, прошедших сквозь этот страшный век.

Иногда Зелик кое-какие фразы и говорит (уж лучше бы молчал):

— Ну что Ленин. Он ведь Россию не знал и ее, по моему разумению, не любил. Отсюда и его записочки: попов расстреливать беспощадно, зажиточных крестьян вешать, проституток — убивать. Вот и весь ваш Ленин. А что он построил? А — молчите. Вот то-то. До сих со мной за костюм не расплатился.