Марк Казарновский - Из жизни военлета и другие истории

Однако, одна страсть, либо слабость у Первого была. Это просто — его жена, Евгения Степановна. Не буду ее описывать. Хороша, ох, хороша. Хоть и тоже крестьянских кровей. Но видно, либо гусар какой, либо конокрад с шалыми глазами, но наградил кто-то Евгению статью и таким огненным взглядом, что в застольях, когда пойдет Женя цыганочку либо запоет неожиданно «…по долинам и по взгорьям…», то только крякали гости. А они все как на подбор: Управление НКВД, прокуратура, судейские. Конечно, Исполком, то есть, Советская власть (а была ли она вообще — уже никто и рассказать не может).

Так я о слабости Первого. Это и есть Евгения Степановна. Михаил, Миша, Михаил Васильевич любил ее просто самозабвенно. И всегда. А так как мужик он был еще далеко не старый, да крепкого крестьянского здоровья и сложения тела и иных органов, то выполнял свои супружеские обязанности в полном объеме и всегда, как коммунист, стремился к перевыполнению нормы.

Евгения этим пользовалась и для достижения своих мелких потребностей (а крупных даже у супруги Первого не могло быть) иногда отказывала в доступе к телу.

Первый это понимал и по прошествии суток ее просьбы удовлетворял. (А больше суток он терпеть просто не мог). Ежели случались более затяжные размолвки «без доступа», то Обком просто начинало лихорадить. А это значит — и НКВД и Советскую власть (Облисполком), прокуратуру и иные организации — их не лихорадило, их просто трясло.

В общем, ужиная однажды вечером в своем обкомовском особняке, кстати, ранее принадлежавшем купцу первой гильдии Кузнецову, заметил Первый нервный стук ложек и вилок, дрожание бокала с красным молдавским в руке его любимой. Жу-жу (так он называл Евгению по вечерам) и ее припухшие от слез глаза.

— Что с тобой, дорогая?

— Нет, это что с тобой? С утра у меня полная катастрофа в жизни, можно сказать, а тебе — трын-трава, да и только.

— Да что случи лось-то?

— Ха, конечно, над женой Первого, первого в области лица открыто смеются, можно сказать — издеваются. И что? А ничего! Конечно, вам, Михаил Васильевич, важнее ваши медные болванки, чем физическое состояние вашей супруги.

— Да что случилось, твою… — начал заводиться Первый. А Женя отлично знала, на сколько градусов палку перегибать можно. Вот о меди она ляпнула конечно зря.

— Ты этого, понимай, что говоришь. Медь — это наш оборонный рубеж, и ты со своими капризами должна понимать, где государственные интересы Родины и товарища Сталина, а где твои финтифлюшки.

С этими словами Первый бросил недоеденную котлету, рявкнул подавальщице принести в кабинет чаю покрепче и принялся успокаивать нервы — то есть начал в кабинете играть простенькие мелодии на баяне.

Вечер обещал быть отвратительным. Так и произошло. Доступ к супруге был отражен в жесткой форме. Но уже со слезами. Это означало — к утру примирение должно состояться. Оно и произошло под утро. Да так, что Первый задержался в особняке на 40 минут и прибыл с опозданием, чего за ним почти никогда не замечалось.

Короче, на следующий день трагедия Евгении Степановны полностью прояснилась. Дело на самом деле выглядело очень сложным и даже Первый вряд ли знает, как его разрешить. Да, не просто все, ох, как не просто. Когда ты на вершине власти и с ужасом начинаешь чувствовать, что-то не то происходит. Не то!

В общем, вот суть трагедии.

Женя всю обувь заказывала у вновь появившегося в городе поляка. Машина «эмка» (других Первый не признавал) обычно подлетала на улицу Энгельса, 17. В полуподвале уже находился порученец Первого, и поляк по имени Арон принимал заказ. Женя не чинилась и не воображала. Вела себя просто, платила по прейскуранту, но всегда оставляла большой пакет приемщице. Чего только там не было!

Жене, как каждому благотворителю, нравилось видеть, как краснела девочка — приемщица, как улыбался поляк. И еще, в тайне, ей нравилось, как поляк говорил ей (почему-то по-польски):

— Не вем як пани подзенковаць [48] Не вем як пани подзенковаць — не знаю, как вас благодарить (польск.) .

Да почему же нет. Ведь известно, что в душе каждой женщины любого возраста живет девчонка 12–13 лет, мечтающая, чтобы ей говорили: моя кохана [49] Моя кохана — моя милая (польск.) , моя голубка и целовали бы ей пальчики, и угощали бы кофэ на Маршалковской. Впрочем, последнего Женя не знала из-за отсутствия информации.

Вот и Евгения Степановна после визита в полуподвал на Энгельса всегда ехала в свой особняк в радостном, приподнятом настроении. И вообще — увлеклась своей обувкой. Сама начала придумывать формы туфель, каблучки, цвет кожи, прокладки, ремешки. Бог мой, Евгения увлеклась и озадачивала «поляка» все новыми и новыми заказами. Пока однажды все не рухнуло.

Был очередной съезд обкомовского руководства, посвященный присланному из Центра письму ЦК об усилении борьбы с космополитизмом, сионизмом и вообще, тлетворным влиянием бывших союзников на крепкое советское общество. Затем в отдельном зале Первый приглашал на чаепитие. Были и жены. Женя надела свои новые модельные лодочки и тщеславие грело душу и тело первой леди Первого! Пока не произошел страшнейший удар по настроению Евгении Степановны. Который, впрочем, никто и не заметил. А произошло следующее.

Евгения Степановна увидела «свои» лодочки на ногах супруги третьего секретаря, Роальда Юрьевича Алксниса. Немного о нем.

Роальд Юрьевич, или Радик, высокий латыш типа блондин со светлыми, цвета балтийского неба, глазами и маленьким, каким-то даже женским ртом, всегда чуть влажным, пришел в обком на должность Третьего секретаря из комсомола. Он вечно носился, организовывал массовки, комсомольские пробеги, помощь колхозам, от которой у колхозов исчезало последнее, и прочее. Для руководства области он был незаменим по части организации застолий, бань (что такое сауна, на Урале еще не знали) и песняка. В этих застольях, банях и музоне активно участвовал актив обкома комсомола. Иначе говоря, девушки-комсомолки, все понимающие по шевелению бровей руководства. Вот такой был комсомольский Радик.

Неожиданно Первый получил «рекомендацию» из Орграспредотдела ЦК ВКП(б) выбрать третьим секретарем Роальда Алксниса, комсомольского вождя. Первый тогда же понял. Видно, хорошо парился в бане с кем-то из центра Роальд со своими комсомолками. И вспомнил Михаил Васильевич, что приезжал кто-то из ЦК ВЛКСМ на несколько дней. Но значения этому не придал. Ну ладно. Теперь нужно держать просто ухо востро. Как говорится.

Так вот, Евгения Степановна увидела лодочки из шевро на ногах Валентины Федоровны, жены Третьего. В недавнем прошлом просто Вальки, секретарши в обкоме ВЛКСМ.

Евгения, конечно, поинтересовалась — что это у тебя, Валечка, за туфельки интересные. Валечка ответила не моргнув. Еще бы. Школа комсомола учила врать, глядя прямо и честно в глаза собеседнику.