Дервиш Сушич - Я, Данила

Заместитель стоя ждал, когда закончится первый номер церемониала. Потом он протянул руку и, даром что тощ, так крепко стиснул мою, что я немало удивился, откуда в этой желтой осе такая силища.

Агроном поздоровался, словно мы капитаны футбольных команд, которые через минуту-другую начнут матч на первенство страны. Сели улыбающиеся. Счастливые, что судьба свела нас. Растроганные — я оттого, что обрел таких замечательных и умных товарищей, с которыми буду работать, они — что заполучили в свою общину знаменитого Данилу Лисичича.

О лицемерие, что бы мы без тебя делали!

Разговор пошел о хорошей погоде и положении на Ближнем Востоке. Они быстро сообразили, что я ни капельки не похож на того типа, которого им, вероятно, описали перед моим приходом, опустили копья внимания к ноге и предались милой привычке покейфовать на таких вот посиделках,

примерно с половины девятого до девяти,

когда рано еще пить кофе второй раз, когда не начали еще приходить посетители, а референты еще не подготовили документы на подпись. Хотя и слепому было ясно, что для меня уже уготовлен род занятий, они, однако ж, любезно поинтересовались, чем бы я хотел заняться. Я сразу внес в дело приятную для них определенность:

— Дорогие товарищи, я человек торговый. Так используйте меня по торговой части!

— То, что нам нужно! — опрометчиво выдал себя председатель.

— Я в принципе согласен! — сказал его желтый заместитель.

Агроном, занятый собственными мыслями, молчал. В глазах его, устремленных к окнам, вовсю трубили трубы молодости. На плечах, томившихся по девичьим рукам, могли бы уместиться две Албании. Красавец атлет явно скучал.

Решив, что со мной все ясно, председатель заерзал: чего ради сидеть в четырех стенах?

Я все еще тщательно копался в нем, добираясь до самых лимфатических узлов… Когда-то у него были красивые глаза, живые и чуточку злые. Сейчас их обволакивала нездоровая белизна от табака и протоколов, от подремыванья на собраниях, от бумаг и решений, проведенных или отмененных, — словом, теперь это были глаза, убитые плесневеющим духом, угасающим года за три, за четыре до пенсии. Все острые углы в себе Евджевич залил толстым слоем сала, того конторского сала, вместе с которым приходят изжога, расширение сердца, язва двенадцатиперстной кишки, мигрени, отек печени, ревматизм, фланелевые исподники, шерстяной пояс на бедрах, чтоб поберечь подозрительно ведущие себя почки, затем — рыбалка, шприцер, реноме заслуженного бойца на боевом и трудовом фронте, почетное место в президиуме на торжествах общинного или уездного значения, сын Растислав, студент, гордость и надежда отца, склонность к философским размышлениям — о небе и земле, о революции и внешней политике и — о, господи, что будет, если вдруг наверху, в Старом граде, взорвется водородная бомба — ведь все торговые ряды полетят к черту!..

Я похвалил город за чистоту, на что все трое довольно улыбнулись. Сделал я это из чистой вежливости, так сказать, погладил их по шерстке. Строгая санинспекция отобрала бы у них ключи от города и месяца на два закрыла бы его на карантин. Затем похвалил их успехи в строительстве — тут было десятка три новых зданий и четыре новых улицы. Хотя построили все это еще до них, однако все трое приняли мои похвалы на свой счет и каким-то извиняющимся тоном стали уверять меня в том, что можно бы сделать и больше, если б государство не скупилось на дотации. А под конец я похвалил скромный, но со вкусом обставленный кабинет председателя, после чего он крикнул служителя, который, как ему было известно, уже стоял под дверью,

чтоб тот подал нам кофе с рахат-лукумом.

Аудиенция окончена.

В коридоре меня догнал агроном. Я смерил его: ростом с меня, только стройнее, прямее и руки тоньше.

— Товарищ Данила, — заговорил он, беря меня под руку, — можно задать вам один нескромный вопрос?

— Пожалуйста, дорогой друг.

— Вы всегда такой вежливый?

— Осла не учат реветь по-ослиному.

— А та оплеуха — это правда?

— Молодой человек, чрезмерное любопытство никому не делает чести.

— Товарищ Данила, ты, конечно, молодчага, только пощечину ты дал зря.

— Молодой человек, я начальную школу окончил несколько десятилетий назад.

— Не сердись! Я о тебе слышал столько хорошего! И представлял тебя совсем другим. Собственно, только это я и хотел сказать. Ну, а здесь ты думаешь что-нибудь заварить? Какую-нибудь бучу, строительство, чтоб дым коромыслом? А то я уж совсем закис от здешней тишины…

— Имей терпение! Это все, что я могу тебе сейчас посоветовать.

— Ясно! А что за женщина с тобой приехала?

— Хороша, а?

— Лучше не бывает.

— Имей в виду, в сумке у нее пистолет.

— Данила, честь тебе и хвала! А ты с ней никак не связан?

— Нет. Мы боевые друзья.

— Ясно! До свидания, товарищ Данила!

Я пошатался по городу, по-крестьянски примечая по пути все закоулки, лавки и пивные, прикидывая на глазок, далеко ли отсюда до гребня горы и можно ли в случае нужды прыгнуть с моста в реку и удрать по руслу, если тебя, скажем, усташи из общинной тюрьмы ведут в лес на расстрел. Старая партизанская привычка.

Однако вид у меня элегантный, подтянутый. Старые знакомцы с трудом узнали бы во мне прежнего Данилушку, замурзанного крестьянина и почтенного афериста, вполне заслужившего, чтоб Лабудовац переименовали в Даниловград, — да только вот указ вышел, запрещающий называть города и улицы именами живых. Ведь живые всегда могут утратить доверие тех, кто дает названия.

Исходив весь город из конца в конец, обозрев его со стороны шоссе, я наконец очутился в кофейне.

Малинки нет.

В совете о ней ничего не знают. Доложилась секретарю и исчезла.

Не стану искать ее. Подумает еще: привез, дескать, в город и уже возомнил своей собственностью. Ну конечно же я приехал сюда ради нее. Это факт. Такой же бесспорный, как и то, что взыгравшие было во мне мечты этим ясным утром обернулись холодным и трезвым выводом: ей нужен спутник, по крайней мере, лет на тридцать. Я могу оказывать разве что мелкие услуги — поразвлечь в пути, поддержать добрым словом.

В общине чувствуется, что секретарь комитета давно болен. Отсюда настроение ничегонеделанья. Желтый заместитель посоветовал мне навестить больного. Пожалуй, так и сделаю. Если он меня не знает — представлюсь. Если мы с ним когда-то встречались, возобновлю и закреплю знакомство.

— Он тебе лучше всего объяснит твой статус здесь! — сказал в заключение заместитель.

— А что… у меня такой вид, что мой статус мне неясен?

— Да.

— ?!

— Ты согнул плечи, словно подпираешь все человечество, в глазах у тебя мрак со всего света, а скалишься, будто вот-вот заржешь. У тебя, Данила, вид усталого и оскорбленного титана.