Александр Ольшанский - Китовый ус

В городе дед Иван был человек известный. Перед процессией останавливались грузовики, автобусы и такси. Водители, несмотря ни на какие запреты, нажимали на клаксоны, и вой автомобильных сигналов заглушал размеренные тягучие звуки оркестра.

Старый дребезжащий автобус долго прыгал по неровной дороге, таща за собой облако пыли, пока наконец не остановился у небольшого домика на краю зеленого летного поля. И сразу же в громкоговорителе, неизвестно где пристроенному, загремело женским голосом: заканчивается регистрация пассажиров — до областного центра. Несколько человек, толкаясь и спеша, устремились в домик. В крохотном зале ожидания сидел только один мужчина с портфелем на коленях. Лариса Никитична невольно улыбнулась выдумке местных авиаторов, а Михаил Викентьевич нетерпеливо хватался за ее сумочку, в которой она искала билет. Выхватив его из рук жены, он ринулся к высокому массивному барьеру. Хорошенькая девушка в форменной пилотке, с ровным загаром на лице, таким ровным, что его можно было принять за грим, в один миг проштамповала билеты и снова объявила по радио, теперь уже неизвестно зачем, видимо, для порядка, что регистрация закончилась. Минуту спустя она объявила посадку. Михаил Викентьевич сунул жене билет, донес чемодан и авоську с яблоками до штакетного забора, ограждающего поле, и чмокнул ее в щеку. Лариса Никитична забыла ответить, пошла по плотной упругой траве, а потом вспомнила, обернулась, хотела кивнуть ему на прощанье, но он в это время прикуривал. Девушка сказала строго «проходите», и Лариса Никитична вошла в самолет с двухэтажными крыльями.

Она села возле окошка, отсюда хорошо было видно, как Михаил Викентьевич прогуливается вдоль ограды, покуривая и посматривая на самолет. О чем он думает сейчас? Ругает институтское начальство, которое вызвало ее принимать вступительные экзамены и тем самым внесло беспокойство в его спокойную, жизнь на берегу Волги? Или, зная, что она с радостью возвращается в Москву, напутствует ее мысленно: улетай же, черт побери, поскорее…

В проходе появился мужчина с портфелем, который едва не закончил регистрацию единолично. Он сел рядом, Лариса Никитична непроизвольно одернула подол платья, поправила прическу и вспомнила, что сегодня она не позаботилась как следует о своем внешнем виде. Не хватило времени. Перед отъездом пришлось делать генеральную уборку на даче; что можно было сдать в прачечную — сдала, а что осталось — перестирала, перегладила; притащила несколько сумок с продуктами, наварила и нажарила, чтобы мужу, свекру Викентию Викентьевичу и свекрови Аделаиде Марковне хватило готового как можно дольше. В Москве о родителях мужа заботилась домработница Домаша, а летом, когда молодые и старые Коралисы жили на даче, обязанности Домаши становились обязанностями Ларисы Никитичны. Аделаида Марковна за всю жизнь научилась хорошо делать только бутерброды да заваривать кофе, и, конечно, она в первую очередь была недовольна неожиданным отъездом невестки.

А Лариса Никитична радовалась, что уезжает. За пять лет, прошедших после свадьбы, она с мужем ни разу не отдыхала отдельно от старых Коралисов. Аделаиде Марковне медики не разрешали менять климат, и каждое лето они уезжали в старинный русский городок, где на берегу Волги им сдавали половину дома. В этот раз Лариса Никитична, уезжая в отпуск, тайком от мужа договорилась на кафедре, что ее вызовут принимать экзамены у абитуриентов. У нее не хватало терпения каждую ночь подавать свекрови всевозможные микстуры и растирать пчелиные и змеиные яды на ее пояснице. Притрагиваясь к рыхлому телу Аделаиды Марковны и видя на коже рыжие пятна, похожие на какие-то многоножки, которые, казалось, вот-вот побегут на нее, Лариса Никитична испытывала чувство гадливости, но скрывала это от всех, а затем тщательно мыла руки, чтобы успокоиться и уснуть. Такое же чувство она испытывала, стирая тяжелые платья свекрови, у которых был неизменный рыжеватый оттенок. Платья навечно впитали запахи лекарств, и ей казалось, что они присутствуют здесь, в самолете, и, наверное, вместе с ней прилетят в Москву.

Сосед раскрыл иллюстрированный журнал, устроился поудобнее. Его коротко стриженные, пепельные от обилия седины волосы слегка порозовели в луче вечернего солнца, проникающего в окошко. «Ах, как бы шла седина Михаилу Викентьевичу, — вздохнула Лариса Никитична. — Ведь этого мужчину не назовешь красавцем, но сколько мужественности и благородства придает она. А ему, пожалуй, нет и тридцати пяти…»

Ей всегда хотелось выйти замуж за мужчину с седоватыми висками. Но что поделаешь, молодых и седых не так уж много, на всех не хватает, кому-то надо выходить и за лысеющих. Конечно, она бы не вышла за Михаила Викентьевича, будь он уже тогда лысым, — слишком разительным выглядел бы контраст между идеалом и им. Она долго не могла решиться — отказать ему или согласиться, не знала, как быть, когда тебе первый раз в жизни предлагают выйти замуж, причем предлагает мужчина, которого, сама не знаешь, любишь или нет. Тогда бы это был решающий довод…

Через открытую дверь кабины пилотов было слышно, как спорила девушка с летчиками. Они не хотели залетать в какое-то Чикильдеево, а она настаивала.

В конце концов они сошлись на том, что в Чикильдеево не полетят, но зато побывают в Передреевке, где решат, надо ли лететь в Матонино или не надо, а может, побывают лишь в Каменной Яруге. Сосед поднял голову и, прислушиваясь к спору, улыбнулся, взглянул на Ларису Никитичну. Она тоже улыбнулась.

Самолет вздрогнул, заревел и помчался по зеленому полю, гремя гулким корпусом и подпрыгивая, пока не оторвался от земли. Ларису Никитичну сначала будто подбросило вверх, потом резко опустило, но когда она посмотрела в окно, удивилась, что они уже летят. На маленьком самолете летать ей не приходилось, но она не раз слышала про коварные воздушные ямы, в которые он то и дело проваливается, как тяжело бывает в полете, и, вспомнив об этом, отвернулась от окна и закрыла глаза.

Она вернулась к своим мыслям. Ну, вот и совершила побег из колонии Аделаиды Марковны, подумала Лариса Никитична и усмехнулась. Про себя она называла дачу колонией, каждому обитателю придумала роль. Аделаида Марковна была колонизаторшей, Михаилу Викентьевичу отводилось место надсмотрщика за колониальным населением, то есть Ларисой Никитичной и Викентием Викентьевичем, которые должны были всю жизнь строить таким образом, чтобы все, в конечном итоге; доставляло удовольствие Аделаиде Марковне. Трудно было представить, но несколько десятков лет назад то, что было теперь грузной, деспотичной, капризной Аделаидой Марковной, танцевало в «Ледяной деве» Грига и вскружило голову тогда уже бывшему латышскому стрелку Викентию Коралису. Может быть, он любил ее в свое время, иначе просто не смог бы из далеких двадцатых — тридцатых донести до семидесятых годов стойкую привычку к почитанию слабостей супруги. В свободные от заботы о ней часы он стал доктором технических наук, профессором, а в последние годы, отойдя от служебных дел, превратился вдруг в колонии в пчеловода, а в Москве — в заядлого кактусиста. Заставил подоконники цереусами и ореоцереусами, устраивал в ванной им какие-то парные бани и все экспериментировал с опунцией, у которой было колоритное название — Рука негра.