Дэйзи Джонсон - В самой глубине

Может, выйдем наружу? – спросила я. И ты пошла за мной, хотя держалась на расстоянии. Я слышала, как ты материшься на сосны, ломая ветки своими крепкими руками. Когда я начала разводить костер, ты отстранила меня, бормоча, что так не годится, и переделала мой неуклюжий шалашик.

Пляшущее пламя преобразило твое лицо и фигуру, обратило время вспять, и я сидела у костра с тобой, как много лет назад. Глядя на тебя, я чувствовала, как во мне что-то начинает оседать, отступать. Решимость или твердость; взрослость. Я думала, что буду злиться на тебя, но испытывала почти одно облегчение. Я нашла тебя. После всех этих лет. Ты была здесь. Я открыла рот, собираясь сказать, объяснить тебе все, но ты окинула меня злобным взглядом через огонь.

Что ты делаешь на моей лодке? – сказала ты. Кто ты такая? Чего ты хочешь? Зачем сожгла мою машину? Я собиралась ехать на ней.

Я не знаю, кто сжег ее. Я даже не знала, что ты умеешь водить.

Когда я сказала это, ты успокоилась. И стала шевелить ботинком головешки, напевая какие-то строчки из песен, которых я не знала. Твои волосы совсем побелели и отросли длиннее, чем когда-либо. Ты закатала рукава куртки и брюки и протянула голые ноги к огню. Я увидела шрамы, которых не помнила. Один, на икре, был особенно жутким. Я указала на него.

Где ты его получила?

Ты пожала плечами, потрогала шрам пальцем. Где-то напоролась.

Ты стала смеяться, хохотать, пока не закашлялась. Ты знакома с Гретель? Ты сложила руки на груди, словно баюкая младенца. И огляделась. Она, наверно, спит.

Нет, не знакома, сказала я. Ты живешь здесь с Гретель?

Ты кивнула и подвинула ботинком головешку. Первого ребенка я же бросила. Ты внимательно посмотрела на меня через пламя. Так что теперь у меня только Гретель. Ты помнишь, сказала ты, первую лодку? Помнишь ребенка?

Нет.

Ты сложила руки на груди, твой рот задрожал. Мне стало почти стыдно видеть тебя такой. Когда ты была моложе, ты не позволяла себе слабости или сомнений. Я снова потянулась к тебе, но ты взвыла и отстранилась, суча ногами по земле.

Я ей звонила. Просила прийти. Но она еще не пришла.

Это я, Сара. Я слышала твое сообщение. И читала письмо. Я искала тебя.

Ты надула щеки от изумления. Я такая недотепа, сказала ты. Я столько всего теряю. На днях я посеяла ключи от машины и теперь застряла здесь. Может, мы вместе найдем их? И другие вещи. Которые я потеряла. Мы найдем их все.

Может быть, сказала я.

Мы найдем ребенка.

Я здесь, мам, сказала я. Я уже не ребенок.

Ты так порывисто нагнулась ко мне через огонь и схватила за щеку, что я даже не успела шелохнуться. Твои длинные ногти впились мне в кожу, и я почувствовала кровь на щеке. От твоего прикосновения я чуть не задохнулась. Боже правый, Гретель, сказала ты. Боже правый.

Пир. Они ели соленую свинину руками. Еще была вареная картошка в сметане и хлеб с сыром. В печке шумел огонь. Сара постоянно подливала ему, так что он уже не помнил, сколько выпил, – стаканы у него в уме кружились каруселью. Он блаженствовал, в животе у него бурлило. Он съел еще свинины, хрумкая поджаристую корочку. Он наелся досыта, но Сара положила ему еще, и он съел это. Она все время что-то говорила, а он только вставлял отдельные слова. Гретель дремала с открытым ртом, положив лицо на согнутые руки.

Сара привалилась к стене, вытянув ноги. Он смотрел на ее губы и на белую кожу шеи над воротом платья. Он подполз к ней на четвереньках и – раньше, чем понял, что делает – положил голову ей на колени. Он чувствовал, как вино пульсирует у него в запястьях и пальцах. Она положила руки ему на голову, запустила пальцы в волосы, обхватила виски, которые болели.

Я ушел под воду, сказал он. Когда я мылся, я ушел под воду.

Он чувствовал, как слова вырываются из него, точно пузыри воздуха, сами собой. Она продолжала гладить его по голове, приглаживая волосы.

Это ничего, сказала она прежде, чем он успел рассказать, что он наделал. Что он убил человека. Что он убил человека и сбросил его в реку. Она подняла его голову со своих коленей одной рукой, встала, опрокинула стакан. Рядом стояло ведро с мыльной водой, которую она вскипятила перед этим. Она убрала тарелки со стола, одну за другой, и сложила в ведро. Он видел, какая вода горячая, по красным отметинам на ее руках, по пару, окутавшему ее лицо и волосы. Она повернулась к нему, обернув мокрые руки подолом платья.

Ты когда-нибудь думал, сказала она, как он может выглядеть?

Он был настолько пьян, что не сразу сообразил, о чем она спрашивает. Он сосредоточился на ней. Да, думал, сказал он. Хотя он не был в этом уверен. Задумывался ли он хоть раз о том, как может выглядеть Бонак.

Я тоже, сказала она. Ее голос стал молодым, как у Гретель. Ее руки были все еще обернуты платьем. Я недавно думала об этом. И Гретель тоже, я это знаю.

Она не спросила его, каким он представлял его. Она сказала ему, что когда она представляла Бонака, у него было длинное тело, мощные мускулистые ноги, бледное брюхо, зубастый рот, с зубами, выпиравшими из мягких десен. Он, разумеется, мог быстро плавать, но также мог быстро перемещаться по суше. Он мог питаться чем угодно. Он мог есть все, что захочет. Он был умным. Он мог выучить человеческий язык, если захотел бы, хотя – как она подозревала – он этого не хотел. Чего ради?

Он вытирал посуду, которую она мыла. Гретель тихонько бормотала во сне у них за спиной. Он ощущал жар от ее плеча.

Я думаю, может, тебе лучше уйти утром, сказала она. Я не знаю, откуда ты пришел, но тебе нужно вернуться туда.

Я не могу вернуться, сказал он.

Ну тогда ты можешь пойти куда-то еще. Тебе нехорошо тут находиться. Это неправильно. Найди себе место в городе. Может, на вокзале. Где-нибудь, где даже не знают, что есть такие, как мы. На свете полно таких мест. Все люди забывают. Ты тоже забудешь. Что угодно можно потерять, если хорошенько постараться.

Она подняла бутылку и допила все, что в ней оставалось. Он видел ее острые зубы сквозь стекло. Но пока ты еще не ушел, мне нужна твоя помощь в одном деле. Ты мне поможешь?

Да. Конечно. О’кей.

Опухоль, сказала она, у нее под мышкой, ближе к низу. Она почувствовала ее неделю назад, но было почти невозможно сказать наверняка без посторонней помощи. Я больше сама воображала, чем чувствовала, сказала она, что там было на самом деле. Они слышали, как спит Гретель, шумно дыша носом и подергивая ногами, как собака, которой снится, что она гонится за кроликом.

Что вы хотите, чтобы я сделал?

Она показала ему, как нужно держать руки, сплетя пальцы, как разминать кожу.

Ты ищешь что-то постороннее, чего там не должно быть.

Кость в его хромой ноге начала вибрировать, как будто от удара. По ее груди расползались голубые вены, напоминая карту, а вокруг соска вились темные волоски. Она показала ему это место под мышкой. Он надавил там руками.