Пётр Алёшкин - Лагерная учительница

— Садись, не буду же я один ужинать, — с укоризной улыбнулся Леонид Семенович. — По стопочке примем. На работу тебе все равно не возвращаться… Давай, давай, — ласково приглашал он. «Не эти ли чудачества имел в виду Лев Борисович?» — присел за стол Палубин.

— Скромный ты парень, — говорил Леонид Семенович, закусывая семгой. — Я рад, что помог тебе с квартирой… Ты откуда родом?

— Я детдомовский. Вырос в Горьковской области…

— Да-а, — с сочувствием протянул Леонид Семенович. Держался он по-прежнему, как радушный хозяин, просто, естественно. И Роман постепенно стал чувствовать себя за столом свободно. Приятно ему, что один на один с большим деятелем ужинает. Наверное, ему нужны толковые молодые люди, деятельные, энергичные, на которых положиться можно. Услышал он о Романе и решил познакомиться поближе, потому и расспрашивает. Ведь говорил же Лев Борисович, что от Леонида Семеновича судьба его зависит. Так думал Палубин и отвечал на вопросы о себе. — Родителей знаешь?

— Меня мать в роддоме оставила…

— И не пытался найти?

— Зачем?.. Раз я ей не нужен… Проживу.

— Ну и правильно, правильно, — погладил его зачем-то по руке Леонид Семенович.

— До ресторана ты где работал?

— На заводе, сборщиком.

— Понятно… Жена у тебя, дочка. Давно женат?

— Полгода.

— И дочка уже, — засмеялся Леонид Семенович.

Роман рассказал, как он женился. Леонид Семенович слушал с интересом, одобрительно кивал. Чувствовалось, что биография Романа нравится ему. Выслушал и взялся за бутылку.

— Еще по маленькой — и в баньку… Я баньку натопил… Банька у меня неплохая. Люблю попариться… Выпей, выпей…

Предбанник весь в розовых коврах: пол, стены. Телевизор на тумбочке, рядом японский магнитофон. Напротив столика на колесиках — два кожаных дивана. Небольшой холодильник между ними. На столике два чистых полотенца, простыни. Леонид Семенович включил магнитофон. Музыка тихая, расслабляющая. Нежный женский голос пел, наверное, об очень интимном.

Роман раздевался смущенно, хоть и захмелел, а робел, не понимая, почему ему, незнакомому юнцу, такое доверие: роскошный ужин, банька.

— Что это у тебя? — увидел Леонид Семенович рубцы на теле Палубина.

— Служил в Афгане.

— Понятно… А кожа какая у тебя нежная! — с любовью глядя на него, произнес Леонид Семенович и ласково потрепал по груди. — Пошли.

Вступили в моечную: деревянный, чистый до желтизны пол, широкая, такая же желтая скамья посреди, простой душ, душ Шарко, бассейн почти на полкомнаты. Передняя стенка бассейна стеклянная. Видна чистая прозрачная вода. На скамье шайки, березовые веники. Леонид Семенович взял один, встряхнул. Сухие листья зашуршали.

— Ах, попаримся славно! — сказал он радостно. — Люблю русскую баню. В финской не тот смак.

Парная небольшая, вся деревом обделанная. Три полки ступенями к потолку.

— Забирайся, — указал Леонид Семенович на верхнюю, а сам накапал в ковшик эвкалипта и плеснул на камни в печь. Пар шибанул оттуда горячей волной. Запахло лесом, хвоей.

Роман лежал на широкой скамье на животе. Леонид Семенович прилег рядом, погладил его по спине и не убрал руку, лежал, обнимая за поясницу. Палубин напрягся сначала, когда он руку положил, потом забылся. Нагрелись, стали париться. Роман веником работать не умел. Леонид Семенович показал ему, как нужно пройтись над телом веником, не касаясь, горячим воздухом обдать, потом, помахивая, огладить кончиками листьев все тело, затем легонько ударить и потрясти веник, ударить и потрясти и лишь тогда, когда тело совсем размякнет, начинать охаживать по-настоящему.

Вышли из парной, покачиваясь, и в бассейн ухнули. Вода ледяная. Роман выскочил пулей. Укутались в простыни и в предбаннике на диванах расположились. На стол из холодильника чешское пиво выпрыгнуло. Музыка трепетно лилась и лилась. Роман жмурил от удовольствия глаза, улыбался: живут же люди. Улыбался радостно и Леонид Семенович.

Сделали еще заход в парную. Снова посидели в предбаннике. От наслаждения у Романа кружилась голова, Леонид Семенович улегся в моечной на деревянную скамью на живот, а Палубин стал его пеной укутывать. Спина и ноги у Леонида Семеновича волосатые.

— Ох, хорошо! — ахал Леонид Семенович и подсказывал: — Ты руками, руками пока… помассируй легонько. Ох, хорошо!.. Вот так, так… Шею… спину… ноги… всего… Ох, ох!.. Сейчас я перевернусь…

Когда Леонид Семенович лег на спину, в глаза Роману бросилось, что он возбужден. Палубин смутился, старался не смотреть куда не следует. Растирал, гладил там, где хотелось Леониду Семеновичу. Он продолжал ахать. Лежал с закрытыми глазами, дышал часто. Вдруг вскочил, охая:

— Теперь я тебя… ох… Ложись!

— А мочалкой?

— Потом, потом… ох… Ложись! — Роман заметил, что руки у него дрожали, а глаза выкатились еще больше, горели.

Палубин улегся осторожно, волнуясь почему-то. Леонид Семенович намылил его быстро и стал поглаживать дрожащими руками, продолжая охать. Когда он руку запускал куда не следует, Роман ежился, напрягался.

— Расслабься ты, дурашка… Ох! Расслабься, милый!

Он вытягивался над Романом, касался спины его своим животом, потом вдруг обхватил сзади, навалился. Палубин рванулся из-под него, выскользнул, упал на пол. Леонид Семенович за ним, поймал.

— Леонид Семенович, — взмолился Роман испуганно. Его трясло. — Не надо! Я прошу…

Дрожал и Леонид Семенович, прижимал к груди голову Романа, приговаривал:

— Ну что ты, дурашка! Что ты…

Сердца у обоих колотились. У одного от страха, у другого от страсти…

Ася Деркач почему-то выделила из техников Галю, стала относиться к ней дружески, особенно после ссоры с Лидой. Галя недоумевала, держалась с ней, как со всеми, приветливо и ровно, задания ее выполнялись так же, как и когда-то Нины Михайловны. Считала, что Деркач для нее главный инженер, непосредственный начальник — и только. А начальников положено по имени-отчеству, и звала ее Агнессой Федоровной. А техники, особенно. Валя Сорокина, упорно обращались к ней по имени. Когда Вале нужно было что-то спросить у Деркач при других техниках, она столько яду в свой тон подпускала, что смешливая толстушка Лида розовела, надувалась, сдерживаясь, чтоб не захохотать, так, что казалось, она вот-вот, как шар, поднимется к потолку.

— Девочки, зачем вы ее дразните? Последнее-то слово за ней будет… Сами себе жизнь усложняете, — говорила Галя.

— Нет. Мы будем расстилаться перед дурой, — горячилась Сорокина. — Она же дундук полный! Я-то ее знаю. Я за нее полгода наряды на оплату дворникам заполняла, научиться не могла. Она ничего не умеет. Вот увидишь, она тебя заставит все квартальные отчеты делать. Ты и свою, и ее работу тянуть будешь… Я, например, хоть расшибись она, буду только свои обязанности выполнять. За нее палец о палец не стукну. Я ей это уже заявила… Главный инженер! — ехидничала Валя. — Хоть бы образование было, а то у меня техникум, а у нее десять классов. И она мной командовать будет! Мой муж шофер, а у нее следователь, значит, ее повышать надо? Я пахать за нее должна, а она по парикмахерским сидеть, кудри навивать. Плевать я хотела, пусть ее муж приходит и работает, если на то пошло…