Кэтрин Хайд - Ветряные мельницы надежды

Мария послала подружку своего брата, Аниту, с запиской к Тони. Но «Ракеты» напали на Аниту, и все вышло очень плохо. Анита здорово разозлилась, до того разозлилась, что соврала, будто Мария умерла. Тони узнал об этом и помчался искать Чино. Он думал, что Чино убил Марию, и кричал, чтобы тот и его, Тони, убил. А Чино и без того только и мечтал убить Тони.

Я смотрел и чувствовал, как пицца и претцель камнем лежат в желудке. На самом деле я понимал, что пицца с претцелем тут ни при чем. Просто желудок не мог нормально работать — все мои силы ушли на переживания. Я так хотел, чтобы у Тони и Марии все кончилось хорошо.

И вдруг… Тони увидел Марию, понял, что она жива, и они побежали навстречу друг другу. «Делайла ошиблась!» — подумал я. Перепутала конец этого фильма с каким-нибудь другим. Здесь-то все хорошо заканчивается. Наверняка. Это ведь история любви. Что за история любви без счастливого финала? Никакого в ней смысла. Разве нет?

А Чино как раз в этот момент догнал их и выстрелил в Тони.

Мария сидела рядом с ним, обнимала и пела, что в мире есть место и для них. Неправда. Тони умирал. Он умер у нее на руках.

Я окаменел. Я сам чуть не умер, глядя, как уносят Тони.

Пошли титры, Делайла выключила телевизор и поднялась, чтобы вынуть кассету, а я все сидел и не мог пошевелиться.

Когда же заговорил, то не узнал своего голоса. Казалось, я слышу его издалека. Или говорю во сне.

— Разве история любви не должна быть со счастливым концом?

Делайла не сразу ответила.

— Кто знает, сынок, должна или не должна. По-разному бывает. Хотелось бы мне сказать, что если уж двое полюбили друг друга, то они будут жить долго и счастливо и умрут в один день. Но даже тебе известно, что это не так. «Родились под несчастливой звездой» говорят как раз про тех возлюбленных, которые не могут быть вместе, потому что их что-то разъединяет. С самого начала. Так что ты слишком уж не заморачивайся, золотко. Это ведь не ваш случай с твоей девочкой, верно? У вас нет ничего такого, что может помешать вам быть вместе. Вражда кланов, к примеру.

— У нас есть Карл, — глухо сказал я. — И мой отец.

— Хм. Пожалуй, мне крыть нечем.

Меня ждал отец.

Я был слишком измучен, разбит и несчастен для стычки с ним. Но рано или поздно домой пришлось бы вернуться, и чем дольше я оттягивал этот момент, тем на более серьезные неприятности нарывался.

— Вчера я умышленно не спросил, почему ты отсутствовал дома, — сказал отец, как только я переступил порог. — Надеюсь, ты не рассчитываешь, что подобное положение вещей сохранится и в будущем? Сегодня ты мне объяснишь свое отсутствие.

— Я гулял.

Сущая правда. Я ведь прогулялся за пиццей и претцелями. Так что сказал правду. Хотя и не всю. Зато ничего, кроме правды. В любом случае попробовать стоило — вдруг выгорит.

— Ты не мог гулять в течение трех с половиной часов. Я хочу услышать правду. Немедленно.

— Ладно. Я смотрел кино. Ты сам сказал, что у меня каникулы. Вот я и решил посмотреть кино.

— Что именно ты смотрел?

— «Вестсайдскую историю».

— «Вестсайдскую историю»? Фильм снят лет сорок назад. Почему ты захотел увидеть именно его?

— Не знаю. Мне было все равно.

Я определенно озадачил отца. Кажется, правда сыграла мне на руку: отец забыл, с чего начал разговор.

— Что ж. Полагаю, если уж ты выказал очевидное неповиновение и отправился смотреть кино, я должен быть благодарен, что это классика, а не что-нибудь из нынешней никчемной ахинеи.

— Прекрасный фильм, — подтвердил я. — Там даже не ругаются. Ни единого неприличного слова не произносят.

Пусть знает, что я действительно смотрел этот фильм.

— Не уходи от сути вопроса, — сказал он. — Как бы там ни было, ты меня ослушался, следовательно, должен понести наказание.

— И что ты сделаешь? Посадишь под домашний арест? Так я с семи лет под домашним арестом.

Может, это был и не самый мой лучший ход в игре против отца, но я вышел из себя. Иногда он меня по-настоящему бесит.

Он не ответил. Просто велел отправляться в свою комнату. Что я и сделал. С радостью. Однако и за обедом речь о наказании не зашла. Видно, отец ничего иного тоже не придумал.

А что можно отнять у человека, который абсолютно ничего не имеет?

Вечером отец поставил пластинку с оперой. Слушал и слушал. И не ложился спать. Не ложился спать. Не ложился спать.

Я думал, в любую минуту взорвусь.

Мне хватило ума не высовываться из комнаты и не включать свет — я так метался, переживал, рвался к Марии, что отец меня вмиг вычислил бы. В глубине души я даже опасался, как бы он не почувствовал все это и при закрытой двери. Такое состояние запросто могло протекать, например, в щель под дверью или просачиваться сквозь стену.

Полночь. Музыка звучит. Начало первого. По-прежнему звучит. Вся моя тревога, все нетерпение обернулись ненавистью к музыке. Казалось, если услышу еще хоть один звук — завизжу. Или тресну кого-нибудь.

Надо же, чтоб именно в эту ночь! Если я не приду после того, что она мне в прошлый раз рассказала, она решит, что я больше не хочу ее видеть! И может, я ее больше и не увижу. Может, она вообще больше не появится на лексингтонской линии. Чтобы даже случайно со мной не столкнуться.

От отчаяния у меня родился один план. Правда, рискованный. Но когда и рисковать, если не в такие минуты.

Я рывком распахнул дверь и закричал что есть мочи:

— Будь так любезен, выключи музыку и ложись спать! Последнее время у меня проблемы со сном, ты забыл? Думаешь, под этот грохот проще уснуть? На время посмотри! Первый час ночи как-никак!

Я стоял в дверном проеме, откуда отца не было видно. Поэтому я замер и прислушался. Через секунду-другую наступила благословенная тишина, и…

— Извини, — раздался его голос. — Я действительно не подумал. Не заметил, что уже так поздно.

— Спасибо.

Я закрыл дверь. И затаил дыхание. Если он отказался от оперы, но возьмется за книжку — все, я погиб. Однако в гостиной щелкнул выключатель, затем в ванной полилась вода — отец запивал таблетку.

Я не стал дожидаться, когда он уснет. Гостиная была свободна, значит, путь открыт. И плевать, если потом он обнаружит, что меня нет. Плевать. Лишь бы не остановил и не проследил, куда я умчался.

Вызвать лифт мне и в голову не пришло. Я скатился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и выскочил под дождь. На улице лило как из ведра. Натуральный потоп. А на мне ни плаща, ни шапки, ни хотя бы куртки. Тоже плевать. Я мгновенно промок до нитки, зато я был на свободе.

Всю дорогу до станции я летел сломя голову, сильно ударился бедром о турникет, эскалатор промахнул и не заметил, до прихода поезда вышагивал туда-сюда по платформе. На «Юнион-сквер», пока поезд не остановился, я чуть шею не свернул, чтобы увидеть нашу скамейку. Марии не было. Уже ушла. Или вообще не приходила.