Кэтрин Хайд - Ветряные мельницы надежды

Едва двери открылись, я вырвался из поезда, понесся вверх по лестнице, снова нырнул под ливень и закрутил головой. Мне показалось, в конце квартала мелькнула ее серая шляпа. Хотя я не был уверен, потому что она — или не она, а кто-то другой — была в плаще почти до земли. Я завопил ее имя, но фигура скрылась за углом. Наверное, Мария не услышала. Или это была не Мария.

Выкрикивая ее имя, я мчался к тому углу, где она свернула. Я бежал так, словно от этого кросса зависела моя жизнь. Брызги из глубоких луж летели во все стороны, в ботинках хлюпала вода, но я продолжал бежать. Дыхания не хватало, казалось, грудь сейчас лопнет. За углом я увидел ее. Это все-таки была она! Это вправду была она! И она бежала мне навстречу — почти так же отчаянно, как я бежал к ней. Я подумал, что она бросится мне в объятия и на этот раз все будет как в кино. А она схватила меня за руку, развернула, велела бежать с ней и ни о чем не спрашивать. Прежде чем мы на полной скорости свернули за угол, она раза два оглянулась. У первого же дома она потащила меня вниз по ступенькам ко входу в подвал, и мы с ней скорчились в густой черноте у двери. Мне хотелось узнать, от кого мы бежим, но я задохнулся и не мог произнести ни слова.

— Боже! — Она тоже запыхалась, хотя и не так, как я. — Ох… Боюсь, Карл тебя услышал.

Чуть отдышавшись, я сказал:

— Вы что, тут совсем рядом живете?

Она не ответила. Мы оба молчали. Дышали часто-часто и молчали, прижимаясь в углу друг к другу.

Я грудью ощущал ее тепло. Сердце колотилось часто и громко; я думал, мое сердце стучит, пока не понял — это ее сердце. Какой восхитительный миг. Оказывается, я всю жизнь только и мечтал оказаться с кем-то так близко, чтобы спутать биение другого сердца с моим. Мечтал всю жизнь, а догадался только в ту секунду. И подумал — из-за чего у нее так сильно стучит сердце? От бега? Или она так боится Карла?

Только представить, что сердце у нее колотится от страха… Я был готов убить этого Карла. Рвануть прямо к ним домой и убить его. Или погибнуть от его руки, но хотя бы попытаться убить. Сам знаю, что мысль глупая. Я никого не могу убить. И вообще, таких, как Карл, не убивают. Их бросают. Это настоящее правосудие для таких.

— Хочешь, выгляну? — прошептал я.

Она прижала палец к губам: молчи. А я сделал то, что мне в самом сказочном сне не снилось. Я ее поцеловал. И она не напряглась, не оттолкнула меня. Наоборот, как-то вроде размякла и поцеловала в ответ.

— Давай убежим вместе! — сказал я.

— Куда?

— Пока не знаю. Но у меня есть четыре месяца. Я что-нибудь придумаю! Главное — ты убежишь со мной?

Долгая, долгая пауза.

— Но я тебя почти не знаю…

Я осторожно взял ее за руки, чуть ниже плеч, и заглянул в глаза. Наши лица были так близко, что я видел ее даже в темноте.

— Я никогда тебя не ударю. И по-другому никак не обижу. Никогда. Хотя бы поэтому я лучше для тебя, разве нет? Что бы ты потом обо мне ни узнала, я все равно лучше его. Разве нет?

— Просто я с ним так долго была. Семь лет.

Семь лет. Я впервые прикинул в уме: она минимум на пять лет старше. Ну и пусть. Если ее разница не пугает — меня тем более.

— Мы могли бы жить по-настоящему! Хорошо жить. Я люблю тебя, Мария. Давай убежим вместе. — Я переждал еще одну долгую, долгую паузу. — Ты подумаешь об этом?

— Да.

— Подумаешь?

— Обещаю, Тони.

Я слышал — и не верил своим ушам. От счастья я опять ее поцеловал, а потом приподнялся и, вытянув шею, выглянул на улицу. Никакого Карла.

— Вряд ли он меня услышал, — сказал я. — Прости. Я ж не знал, что вы так близко живете. Я боялся, вдруг ты подумаешь, что я решил больше не приходить.

— Я так и подумала.

Мы еще посидели в неловком молчании. Мне очень не хотелось ее отпускать, но я чувствовал, что она вот-вот уйдет. Ей ведь домой надо. Убедиться, что все в порядке. Мария будто прочитала мои мысли.

— Надеюсь, дома он не спросит, кто это звал меня на улице, — сказала она.

У меня желудок в узел завязался. Как можно ее отпустить? А если она в беду попадет? И все из-за меня? Даже лоб заболел — до того я морщился, думая об этом.

— Почему именно тебя? Может, какую другую Марию?

— Верно! Так могло быть. Так и было! — Она успокоилась, я по голосу понял. — Ну, до завтра.

Она поцеловала меня и убежала.

Я не стал спускаться в подземку. Потопал домой пешком, под дождем, хотя запросто мог доехать на поезде. Я шел и улыбался. Как идиот. Но это было сильнее меня, я не мог стереть дурацкую улыбку. А потом сделал кое-что еще глупее. Дождь по-прежнему не стихал. Поливал как из ведра. И лужи, конечно, стали глубже. Так вот, я принялся шлепать по ним нарочно. С каждой минутой шлепал все ритмичнее, пока не начал вроде как танцевать.

Я уже говорил, что не умею танцевать. Я этого не скрываю. Тем не менее той ночью там, на улице, я танцевал. Не слишком красиво, но по-другому то, что я делал, не назовешь. Я разбрасывал руки, делал шажок-другой — и оборот. Попробовал еще несколько движений; каждое новое па более сложное и неуклюжее.

Я запел: «Я танцую… танцую… под дождем…»

Сверху раздался голос:

— Ставлю два с минусом за танцы и пять с плюсом за энтузиазм.

Я задрал голову: из окна надо мной высунулась старушка и разглядывала меня сквозь решетчатое заграждение пожарной лестницы. Она курила сигарету; я увидел, как серое облачко дыма поплыло под дождь и рассеялось.

— Спасибо! — сказал я. Или, точнее, крикнул. Хотя нет — спел . Честное слово, я пропел «спасибо».

— Годится!

Я раскланялся, как артист на сцене, послал наверх воздушный поцелуй обеими руками и протанцевал весь оставшийся до дома путь.

Отец спал. Значит, не заметил моего отсутствия.

Жизнь прекрасна.

Я взяла кофе в маленьком ночном бистро и просидела там до конца своей смены. В смысле — до того времени, когда закончилась бы моя смена, если б я еще работала. Сидела у окна, смотрела, как хлещет ливень и как редкие в этот час прохожие справляются с потопом. На тротуаре перед угловым домом лужи слились в целое море, так что свернуть за угол было непросто. Женщины выбирали обходной путь, очень длинный, чуть не в полквартала. А мужчины пытались перепрыгнуть, но ни одному не удалось. В итоге каждый оказывался по щиколотку в воде, с промокшими штанинами и загубленными туфлями.

Кстати, о промокших штанинах: у меня джинсы все еще были мокрые внизу, где их не прикрывали полы плаща. По ногам бегали мурашки от холодной ткани. Но последние дни стояла такая духота. Я уж и забыла, что такое замерзнуть, и мне было приятно. Пусть и холодно, а приятно. Будто мне этого не хватало, я соскучилась по холоду и только сейчас поняла.

Перед тем как мне уходить, дождь вдруг прекратился. Повезло. Я думала , что повезло.