Анурадха Рой - Жизни, которые мы не прожили [litres]

Я израсходовал кипы бумаги, изрядно тюбиков краски, чернил и угля, пока не перестал рисовать так же внезапно, как и начал, выжатый, истощенный, без единой мысли в голове.

Хотя было уже утро, и я выпил чашечку чая, меня снова разморило прямо в кресле. Заснул мгновенно и глубоко. Мне приснилась Индах, собака, которую мать взяла с собой в Сурабаю. Псина была худой и старой, носилась по улицам, уткнув нос в землю, высматривая своими слепыми глазами кого-то знакомого. Хотел дотянуться до нее – не получилось. Попытался отыскать дом, где лежала моя больная мать, но дороги превратились в океаны, и я не мог удержаться на плаву, задыхался, приходил в отчаяние, старался плыть, держался за арбуз, рядом был Тоби, но я все продолжал заглатывать воду, а он не помогал. Рядом со мной на воде покачивались останки тел, торсы, голова, желеобразная кисть из склянки, стоявшей в дедушкиной клинике. Корабль неподалеку накренился и с ужасным грохотом завалился набок.

Я открыл глаза, и в лицо мне ударила волна жара и света. Было приятно очнуться ото сна. Он является мне снова и снова с тех пор, как прочел письма матери, и я всегда рад от него пробудиться.

Надел очки, придвинул к себе поближе листы бумаги и приступил к давно откладываемому делу.

Я, Мышкин Розарио, находясь в здравом уме и твердой памяти, настоящим…

Положил ручку и перевел внимание со своего завещания на царящую вокруг суматоху: грузчики, повара, командный состав, инженеры, механики занимались своими делами и не обращали на меня никакого внимания. Для них я был все равно что груз, единственный праздный человек на борту. Ограждения палубы находились от меня на расстоянии нескольких ярдов: настоящей, а не той, что я воображал себе по рисункам и письмам. Я ехал на настоящем грузовом судне, направлявшемся в Сингапур, занимая на нем одну из двух кают, предназначенных для пассажиров.

Я совершаю то же путешествие, которое проделала моя мать: на поезде, корабле, пароходе, лодке, через Индийский океан, мимо тысяч островов, каждые несколько дней делая остановки, задерживаюсь до тех пор, пока не захочу ехать дальше. Я прочешу архипелаг, чтобы отыскать ее следы. Может, живы еще те, кто ее знал и кто знает, что с ней стало. Я сделаю остановку в Сурабае и найду магазин Локумулла, поищу потомков Королевы Фатимы, пройдусь по музеям Явы и Бали в поисках ее картин, взгляну на дома, в которых она жила, комнаты, в которых работала, деревенского гончара, ставшего ее учителем.

Я поднялся со своего шезлонга. Шиферно-серый металл палубы раскалился так, что прожигал подошвы моих туфель, пока я шел к ограждениям. Волны бились о выцветший борт, в кильватере вскипала белая пена. Великий поэт спросил мою мать во время ее первой поездки на Бали, заметила ли она, что, когда корабль прорезает перекат волны и пены, тот каждый раз вздыхает; не звучал ли этот нескончаемый шелест так, словно океанские воды омывали землю слезами скорби?

В ушах стоял ее смех – недоверчивый, грубоватый, подростковый. Печаль была последним, о чем думала девочка, радующаяся новому миру, зарисовывающая каждую его часть. Мне хотелось верить, что после всех ее плаваний вздох океана не поменял для моей матери своего смысла.

Перегнулся через перила так далеко, как только мог. Услышал крик откуда-то с палубы: «Что, черт возьми, этот старик творит?»

Смял свою недописанную «Последнюю волю и завещание» в тугой комок и запустил его по высокой дуге далеко в море.

Осознание, что эта книга будет написана, пришло ко мне на улице Убуда, на Бали, в тот момент, когда мы с Рукуном Адвани, изнемогая от послеполуденной жары, были уже готовы отказаться от поисков второго дома Вальтера Шписа. И тут рядом остановился Ньоман Гелебуг и распахнул перед нами двери своей машины.

До той минуты казалось, что никому не известно, как туда попасть: все таксисты отвечали нам отказом. Ньоман, словно по волшебству, оказался уроженцем Сидемена, городка в восточной части Бали; он точно знал, как добраться до дома в Исехе, отдаленной деревушке у горы Агунг. Стоя перед домом в окружении полей спелых красных перцев чили и со спокойным вулканом на горизонте, я немедленно ощутила, будто книга, которая была тогда в процессе подготовки, получила благословение Вальтера Шписа.

Шпис, родившийся в немецкой семье в 1895 году, провел бо́льшую часть своей жизни на Бали, где познакомился и с Рабиндранатом Тагором и с прославленным танцовщиком Удаем Шанкаром. Ему хотелось выучить санскрит и съездить в Индию для исследования индийских танцевальных форм, но Шпис утонул в возрасте сорока семи лет, когда корабль, на котором он находился в качестве военнопленного, подвергся бомбардировке и был уничтожен. В данной книге строятся некоторые предположения относительно того, что бы могло случиться, если бы он все-таки совершил ту поездку.

Поскольку в этом романе художественный вымысел и история переплетаются, я во многом полагалась на помощь как других людей, так и книг.

На Бали я воспользовалась многочисленными советами Джанет де Неефе, которая среди прочего подсказала мне посетить Художественный музей Агунг Рай, где можно посмотреть на картины Шписа и его современников; она также направила меня к поместью Шписа в Тджампухане, территорию которого сейчас занимает отель «Тджампухан», где прекрасно сохранился простой коттедж художника с соломенной крышей. В Джакарте писатель Дви Ратих Рамадхани оказал мне неоценимую помощь с балийскими именами, а Ланс Брахмантьо из «Afterhours Books» дал мне разрешение воспроизвести материал из потрясающей биографии, написанной Джоном Стоуэллом «Вальтер Шпис, жизнь в искусстве» ( John Stowell . Walter Spies, A Life in Art. Jakarta: Afterhours Books, 2011). Эта прекрасная, увлекательная книга наполнена иллюстрациями и переводами из писем Шписа, она и послужила источником реплик для его персонажа в этом романе. Рахул Сен позаботился о том, чтобы я получила эту книгу, которую пришлось весь путь следования передавать из рук в руки аж из Джакарты, включая Сингапур и Джайпур.

Лишь в одном из писем Шписа упоминается о визите Рабиндраната Тагора на Бали, и оно не попало в книгу Стоуэлла. Это письмо (письмо 56, датированное 21 сентября 1927 года, появившееся в книге Ханса Родиуса «Красота и богатство жизни: Вальтер Шпис (Художник и музыкант на Бали, 1895–1942)» – Hans Rhodius . Schönheit und Reichtum des Lebens Walter Spies – Maler und Musiker auf Bali 1895–1942. Den Haag, 1964) заполучила для меня из Британской библиотеки профессор Франческа Орсини. Однако оно было на немецком. Перевод письма на английский выполнила Катарина Биленберг, и строчка из него послужила одним из эпиграфов к этой книге. Мне не счесть, сколько раз Катарина оказывала мне любезности, эта была лишь самой недавней.