Евгения Лавренова - Наклонная плоскость

Она легла в супружескую кровать, она чувствала себя спокойной и уставшей. Перед сном она думала о том, что и квартира остается ей, и доход у нее есть какой-никакой… Алешу придется перевести в обычную школу… почему он сказал «пока останется с тобой»? Как это? От внезапного страха у Маши заболел затылок. Наверное, он может забрать его на том основании, что у него больше денег. Она попыталась думать о Грише, но сейчас удовольствия ей это почему-то не доставляло. Все-таки у нее был хороший муж, хоть и зануда. Может поцеловать его? Маша посмотрела на его мощную спину… Нет — что то не хотелось. В последнее врем Маше казалось, что муж пахнет резиной или каучуком, настолько все хорошо и правильно было в этом резиновом теле. Она еще долго смотрела на мужа, потом схватила подушку и сжала от злости. Надо разбудить его сейчас же и узнать, что он хочет от ее ребенка.

Утром Грише было совершенно нечего делать. Вернее дела то были. Но все их можно было отложить, и даже хотелось отложить, но тогда возникал конфуз: снова будет нечего делать. Замкнутый круг. Пока Гриша размышлял, Варя первая придумала, куда можно утром смотаться из дома под видом неотложного дела и оставила Грише всех детей, кроме неродившегося. 3—1 в ее пользу. В мастерскую идти не хотелось, там было неуютно, страшно, к тому дуло из щелей в окнах, что не способствовало вдохновению, по крайней мере, Гришиному. Гриша давно пытался учить рисовать старшего. Ставил ему простые натюрморты. Мальчик тоскливо смотрел на них, рисовал вазу, и разрисовывал ее роботами. Получалось хорошо, но дальше обучение не продвигалось.

Гриша выпил кофе — было горько, потом покурил в окно, замерз, к тому же напустил дурного запаха сигарет в квартиру. Дети принесли зачем то в комнату таз с мыльной водой и тотчас перевернули. Пришлось идти за тряпкой. Проснулся младший. Ну вот и все. Проблема тотального безделья решилась сама собой. Гриша пошел к кроватке. Енисей уткнулся в него теплым лицом. Все хорошо — подумал Гриша. А как же тогда хорошо? Вот это и есть хорошо! От мальчика приятно пахло, как от щенка. В окно совершенно неожиданно залезло солнце. Гриша посмотрел на желтое пятно — случайный выигрыш. Гриша знал, что пока оденет детей, солнца уже не будет, однако решил попытать счастье.

«Одевайтесь, колготки, все там» — крикнул он старшим. А сам принялся бодро переворачивать младшего. Он вспомнил, что не покормил его, потом вспомнил, что и старших тоже не покормил. Но подумал, что купит им всем что-нибудь на улице. Процедура одевания проходила на редкость споро, быстро подворачивались нужные носки, варежки, дети не орали и не дрались. И даже младший переворачиваясь, как тряпичная кукла, не издавал ни звука. Осталось одеть сапоги на ребенка промежуточной возрастной категории. И солнце по-прежнему на небосклоне. Еще оставался шанс попасть с солнцем на прогулку одновременно.

На улице слепило глаза, все дети скорчили морды и стали закрываться от солнца ручками. Они еще не знали, что чем дальше, тем сильнее солнце будет казаться чудом, радостью независимой ни от каких обстоятельств. Гриша вдохнул запахший весной воздух. Снег подтаял, оголив землю, обнажив растаявшие окурки и распластнанные собачьи испаражнения. Дети ходили из стороны в сторону, ковыряя палками подтаявший снег и размазывая отсыревший мусор. Вдалеке Гриша увидел Татьяну Сергеевну. Разговор с тещей на солнце показался Грише кощунственным. Он как можно более волевым тоном, но тихо приказал старшему двигаться, дернул коляску с младшим, а промежуточного тихонько поволок за шкирку. Только бы не обернулась. Когда Гриша благополучно добрался до угла дома, у него, как у вора билось сердце.

Весна пришла неожиданно и доходила до сознания людей с разной скоростью. Многие уже шли в майках, подрагивая от холода, но наслаждаясь первым внятным теплом, другие шагали по-прежнему в полной амуниции, обливаясь потом и демонстрируя одышку и волосы, прилипшие ко лбу. Гриша понял, что впервые не заметил, как пришла весна, а поэтому присоединился ко второй категории людей, а значит наступила старость, старость, не позволяющая людям быстро согреться, не позволяющая чувствовать тепло.

Гриша решительно двигался в сторону кафе, потея и выслушивая нытье старшего, которому было не интересно и невесело методично шагать по улице. Но у Гриши сейчас не находилось сил для пощады. Он думал про себя» «А давай, давай, девочка, посмотрим, что ты скажешь, когда увидишиь меня со всеми моими детьми. Да, я — такой, я — плодовитый, я — отец семейства, и что? Съела?» Гриша сам останавливал себя. С кем он сейчас разговаривал? С той вот чужой женщиной из кафе, это похвальный идиотизм с его стороны. Она, конечно же, сейчас так и ходит вокруг кафе кругами, чтобы узнать, сколько детей он наплодил» — Гриша вяло иронизировал над собой.

Все эти разумные рассуждения Гришу не останавивали. Он шагал вперед все быстрее. Детям приходилось бежать, они поняли, что дело серьезно и перестали орать и ссориться. Уже перед самым кафе Саша наступил валенком в лужу. Папа подошел, грустно посмотрел на ребенка и встал, тупо глядя вдаль. Вояж окончен. А потом вдруг вспомнил, что еще не кормил этих несчастных созданий. Вместе с коляской они ввалились в кафе. Со среднего Гриша снял валенок. Носок, немного стесняясь, повесил на общественную батарею. Никто конечно же, ничего не сказал. Хипстеры, вежливые… Все лица молоденьких девиц за столиками светились умилением. Но Гришу почему то раздражало, что он давно потерял обаяние сам по себе и только в окружении детей возвращал себе неоспоримую общественную ценность.

Утром Маша сидела в кухне и не могла сфокусироваться, думать у Маши получалось плохо, только обрывки мыслей привалировало в которых слово развод: развод, угу, да, развод, я развелась, развожусь, усь, развод. Что это?

Маша, думай, ты теперь одинокая женщина. Угу. Я одинокая женщина. Прикольно. У меня развод. Развод караула. Развод мостов. Развод, да не тот. Разведенка. Какое идиотское слово. Маша, сфокусируйся. Надо куда то переводить ребенка, в какую то другую школу, таких денег у нее нет. У кого нет? У меня нет. Каких денег, таких денег? Думай уже, дура. «Съесть что-ли что-нибудъ?» Эта мысль была внятной в отличии от остальных и Маша направилась к холодильнику. ЕЕ путь к двери прервал телефонный звонок.

С вами говорит риелтор Татьяна Ивановна. Сегодня к вам приедут смотреть квартиру.

— Чью квартиру?

— Вашу.

— Зачем?

— Девушка, вы продаете квартиру?

— Я уже не девушка, — грубо сказала Маша. Но видимо, да. А что, я продаю квартиру?

Трубку повесили

Через минуту на экране загорелся тот же номер. Маша не брала трубку. Было ясно, что муж объявил ей войну. Войны она боялась. Муж был воспитанным, но жестким. Маше показалось, что голова ее прояснилась и она готова к решительным действиям. Но никакого плана в ее голове так и не родилось. В кухне было непривычно жарко. Раздвинув шторы и выглянув в окно, Маша неожиданно обнаружила черные светящиеся проталины, освященные жарким через стекло солнцем. «Ну и черт со всем этим», — подумала Маша и, хотя было тревожно, быстро оделась и поехала на работу, разбрызгивая грязные лужи и разгоняя матерящихся прохожих.