Евгения Лавренова - Наклонная плоскость

Маша с Алешей шли возле Новодевичьего монастыря, отстояв молебен в Смоленском соборе, они почти не разговаривали. Вдруг дыхание Маши сбилось, ее как будто прокололи чем-то. На скамейке сидел Гриша, Маша встала, как вкопанная, она топталась на месте, хватая воздух ртом. Она не могла сказать ничего и странным шопотом принялась объяснять Алеше, что им срочно надо домой. Они повернули домой, но Маша опять встала. Алеша смотрел на неожиданно вспотевшее лицо матери рассеянно. Маша была в платке, она понимала, что это не важно, но не хотела, чтобы Гриша видел ее в платке, она судорожно вытянула наружу прилежно зализанную прядь волос, демонстрирующей стойкость переродившейся Маши, потом заправила обратно. Можно снять этот чертов платок, но холодно, зима, надо подкрасить глаза что-ли? Сейчас он уйдет. Какая разница? Зачем он вообще мне нужен. Пока мама боролась с собой, Алеша, необыкновенно проницательный для своего возраста, стал делать вид, будто лепит снежную бабу. Маша наконец решилась, она сказала сыну подождать ее здесь, и неровными шагами направилась в сторону скамейки.

Она встала поодаль. Гриша, опустив голову, смотрел на снег. Странная у него была фигура какая то, что-то не так… Маша стояла и ждала, когда он поднимет глаза. Гриша закурил, не оглядываясь, ловко орудуя одной рукой и встал, чтобы идти дальше. «Гриша» — сорванным глухим голосом прокряхтела Маша. «Гриша!» — второй раз вышло удачнее. Гриша посмотрел на нее. Маша подошла. Вместо всех месяцами выбираемых слов они стали улыбаться друг другу, как дети. «Маша», прошептал Гриша, и выкинул несчастную сигарету, которая занимала единственную руку. Она стояла, смотрела на него и слезы лились из ее глаз, она так хотела обнять его, но боялась и просто плакала, опустив руки по швам. Потом они трогали друг друга, целовали друг другу руки. Шептались невнятно и плакали долго и отчаянно.

Но потом, когда улеглась первая радость, у каждого из них вдруг резко что-то поменялось. «Она не почувствовала, не почувствовала ничего, как я живу теперь, инвалид, никому не нужный, как я ждал ее, как ненавидел всех кроме нее, как ненавижу всех сейчас и не знаю выхода». «Он ни разу, ни разу не позвонил мне» — проносилось в голове у Маши. «Я бы сдохла, сдохла бы, он бы и не знал и никогда бы не узнал об этом» — думала Маша, сквозь хрупкую вязь разговора. Они теперь шли и болтали о прошлом и узнавали новости друг о друге, даже смеялись, вновь удивляясь невероятной схожести мыслей, они прощались, глядя в глаза друг другу и умоляя не пропадать. Они расстались со слезами, но каждый из них знал, что ничего подобного уже не будет. Все пропало. Ничего такого уже не будет.