Александр Фандеев - Кровавый закат

Я думаю что всех нас сближает общая цель. Люди отсюда пришли ради одной цели. Мне нельзя её говорить, но когда выиграю — обязательно провозглашу её. Могу сравнить данный процесс с каким-нибудь конкурсом, где участники — дружелюбные спортсмены.

…

Удивляюсь тому, что нашел нового друга. Я назвал его Майком. Это нереальное имя. Я выбрал именно его потому что здесь больше нету людей с похожим именем, а именно так звали моего первого, лучшего друга. Позже он переехал в другой город и умер. К великому сожалению, я не смогу объяснить точную причину его смерти. Мой дневник могут проверить, а эту ситуацию провозглашать нельзя. Могу подметить, что после его смерти я часто ходил по лезвию ножа. Курил травку, пил спиртное и кололся чем попало.

«Нынешний» Майк тоже наркоман. Но он добрый. Кроме этого, у него слишком забавные усы. Он в конкурсе из-за очень странной цели, провозглашать которую я не смогу. Не красиво и невозможно. Я узнал от Майка что он часто курит разные сорта по грамму в день. Героином или кокаином не увлекается. То и видно. Слишком свежее лицо, как мне кажется. Кроме этого, я заметил у него обручальное кольцо. Когда мы пойдем пить чай, я спрошу у Майка про него. Он замужем? Есть ли дети?

…

Только что закончился конкурс. Мы все написали рассказы и настал момент провозглашения лучшего и худшего. То, что произойдет с худшим будет то, что описано в лучшем. Боюсь ли я что мой рассказ будет худшим? Нет. Я уверен в том, что он может стать одним из лучших. Мой мозг все ещё свеж и не успел атрофироваться от наркотиков. Я сижу на героине уже более двух месяцев, до этого курил иногда. Но это не считается. Здесь многие торчат, но я вижу по ним, что они вскоре уйдут из игры.

Лучшим посчитался рассказ Алексея. Имя нереально и взято из какой-то русской книги, которую я читал в десять лет. Его рассказ базируется на пауках. Настал момент истины, — выбор худшего рассказа. Не хотел бы я попасть на место бедняги.

Был выбран один из наркоманов, про которых я писал выше. Его поместили в другую комнату, набросив на него десятки тарантулов. Это было самое страшное и самое ужасное зрелище в моей жизни. Его буквально искусали до смерти. Как он кричал. Как себя сейчас чувствует Алексей, который убил человека? С другой стороны, ради этого мы и пришли. Разве не так?

26 июля 1989 года

Никогда не скажу это, но мне кажется что я схожу с ума. То, что я видел за вчерашний день не поддается описанию и логическому объяснению. Люди, которые пишут это — монстры. Ещё более ужасны те, кто делает это. Я видел как человека ели живьем. Видел как на него набросили волков. Видел как людям отрезали конечности. Столько криков и крови.

Мой рассказ не был принят, однако скоро это закончится. Нас все меньше и меньше. Я говорил с Майком во время перерыва и он сказал, что сегодня планирует выиграть. Я ужасаюсь тому, что он — отец. Что ужасного будет в том, что он напишет? Я не знаю и не хочу знать.

Он восхищался тем, каковым может быть пером творца. Но это не перо. Это пистолет, прижатый к виску. Я начинаю бояться, что сюда ворвется кто-то и расстреляет нас всех. Но лучше такой смертью, чем теми, которые я видел.

…

Выиграл мой рассказ. Меня покрывает слезами и я начинаю трястись. Мои руки болят от пишущей машинки, но ещё больше душа. Я пришел сюда чтобы выиграть и уколоться, но не так. Я не убийца.

Это был Майк. Ему достался худший рассказ.

…

Боже мой. Я не могу здесь больше находится. Но я не хочу умирать. Я хочу домой.

27 июля 1989 года

Щелк, щелк, щелк, щелк»

Раздражающий, ужасающий и омерзительный звук неравномерно распространялся по полупустой комнате. Это звук приближающейся смерти одного из нас. Каждый ждет с возбуждением когда белый лист бумаги покроется текстом и приговор будет вынесен.

«Щелк, щелк, щелк, щелк»

Третий день я пишу о том, как можно убить человека. Мы соревнуемся. Группа неудачников, получившая пинок под зад от жизни пишет о том, как умрет один из них. Условия просты, — самый лучший рассказ применяется к худшему. Мы боремся за деньги, однако крови на них больше, чем от продажи наркотиков.

Меня не кормят с того момента, как я начал писать. Надеются что я сойду с ума и начну писать с ошибками, невпопад, несвязанно. Это сделает процесс быстрым и интересным. Наблюдение томит. Особенно, когда наблюдаешь за толпой писателей, пишущих целыми часами.

Мы не преступники, отнюдь. Просто обычные люди, мечтающие сорвать куш. Никто из нас не уверен, что уйдет победителем, но каждый надеяться, что смерть улыбнется напарнику, сверкая своими гнилыми, испорченными от деформации зубами.

В первые дни я часто думал о том, что власти когда-нибудь узнают о нас. Боялся что вот-вот в дверь ворвется спецназ и арестует меня, забрав последний шанс на спасение. Наступает четвертый день, и страх переборола надежда. Я хочу, чтобы нас арестовали .

Убивать в надежде на приз — какое удовольствие. И в конечном итоге не важен результат, как процесс. Все здесь по весомым причинам: рак легких, оплата образования детей, мечты о роскошной жизни… но невольно задумываешься, зачем результат, когда процесс столь омерзителен?

Я медленно схожу с ума, нажимая на те же самые буквы уже третий день подряд. «Щелк, щелк, щелк, щелк». Мой желудок истощен, организм просит о сне, голова превратилась в чайник, простреленный метким стрелком. Мне стоит писать, но последовательность сбилась. Слова, предложения, абзацы.

Мне нужно писать. О чем?

Я три дня пишу о смерти. А какая смерть ждет меня?

«Щелк, щелк, щелк, щелк»

…

Это произошло, когда я возвращался домой. Я ехал по тридцать пятому шоссе на своем черном «форде». Моя первая и последняя за всю жизнь машина. «Мустанг» 1965 года с слегка потертым бампером и маленькой трещиной на заднем стекле. Этот автомобиль — олицетворение целой эпохи. Если он когда-нибудь умрет, то точно после меня.

На улице шел ужасный ливень. По краям тридцать пятого шоссе виднелись огромные лужи. Улицы городов в нескольких милях от моего дома затапливало до такой степени, что невозможно было проехать. Я был рад, что выбрал для своего обратного пути именно это шоссе, так как оно находится на возвышенной части региона. Всю ночь метеорологи обещали сильные дожди на юге Шалора. В ту ночь я мог вновь порадоваться, что возвращался на резине и до дома оставалось около двадцати миль.

У поворота на улицу Красной Долины я встретил автостопщика. Это был высокий парень, одетый в желтый плащ. На его спине был большой туристический рюкзак. Он вытянул свою руку, выпрямляя большой палец в верх. В тот момент мне стало его жалко. Думаю, было бы это в более ранний час, я бы махнул рукой и не остановился. Но когда я увидел его, трясущегося от холода, с красным от простуды носом, мокрым лицом и худого, словно призрак, я не мог не остановиться. Ночью по тридцать пятому ездит мало людей, — особенно, в такую погоду. Так что ему сильно повезло, что я остановился.