Луиза Эрдрих - Круглый дом

Дядя Уайти соорудил перед домом крыльцо со ступеньками. Все это было сбито из мореных досок, еще не утративших свой бледно-зеленый цвет. Окраска дома отдавала небесной голубизной. По словам Сони, она выбрала именно этот оттенок, потому что ей понравилось название краски: «Затерянный в космосе». Углы дома были выкрашены ярко-белым, при этом алюминиевая дверная сетка и входная дверь из массива дуба были старые и сильно потрепанные ненастьем. Внутри было холодно и сумрачно. Пахло чистящим средством с хвойной отдушкой и лимонной мебельной полировкой, табачным дымом и застарелым смрадом жареной рыбы. В доме было четыре небольшие комнаты. В спальне стояла продавленная двуспальная кровать под цветастым покрывалом, а окно выходило на бескрайнее пастбище с лошадьми. Пегая лошадка и аппалуза подошли вплотную к ограде у края двора. Невидимка нежно заржала. Я проследовал за Соней в спальню, где она распахнула дверцы стенного шкафа. Оттуда повеяло парфюмерией. Она обернулась ко мне, держа в руке утюг, включила его в розетку рядом с гладильной доской. Доска стояла прямо у окна, так что во время глажки она могла глядеть на лошадей.

Я присел на край кровати, отделил кукольную голову и стал одну за другой передавать Соне банкноты. Она аккуратно разглаживала каждую бумажку до тех пор, пока она не выпрямлялась и не высыхала. Время от времени Соня слюнявила палец и проверяла, горячий ли утюг. Все купюры были сотенные. Сначала мы аккуратно вкладывали в каждый конверт по пять банкнот, закрывали клапан, но не приклеивали, и оставляли конверты на кровати. Скоро запас конвертов стал иссякать, и мы теперь вкладывали в каждый по десять банкнот. Потом по двадцать. Потом Соня дала мне пинцет, и последние банкноты, провалившиеся внутрь, я выуживал из кукольных рук и ног. Соня вооружилась фонариком и, светя внутрь кукольного туловища, проверила, все ли я вынул. Наконец я вернул голову на место.

– Положи ее обратно в пакет, – сказала Соня.

Тыльной стороной ладони она отерла лоб и верхнюю губу. Все ее лицо было покрыто мелкими бисеринками пота, хотя летняя жара еще не просочилась в дом и не вытеснила прохладу.

Она всплеснула руками и похлопала себя по подмышкам.

– Уф! Сходи на кухню и принеси мне попить. Мне надо сменить блузку.

Я вошел в кухню и открыл холодильник. В здешнем колодце всегда была вкусная сладковатая вода. И Соня постоянно держала в холодильнике кувшин с колодезной водой. Я налил воды в стакан с логотипом пива «Пабст» – они коллекционировали пивные стаканы – и залпом его осушил. Потом наполнил его водой для Сони. Наверное, мне хотелось, чтобы она попила из того же стакана, что и я, хотя тогда я об этом и не думал. Я думал о том, сколько денег могло быть в тех конвертах.

Я вернулся в спальню. Соня уже была в свежей блузке – в серую и розовую полоску, расстегнутую на груди. У блузки был накрахмаленный белый воротничок и планка на пуговках. Она залпом осушила стакан.

– Уф! – повторила она.

Мы сложили конверты в мешок для наличности и затолкали его в алюминиевый ящик. Соня вышла в ванную расчесать волосы, ну и так далее. Она неплотно прикрыла дверь, и я, сидя на кухне, глядел на стену ванной. Когда она вышла, у нее были накрашены губы – розовой помадой, идеально соответствующей цвету лака на ногтях и полосок на блузке. И мы пошли к машине. Соня взяла куклу в пластиковом пакете и заперла ее в багажнике.

– Откроем для тебя несколько сберегательных счетов для учебы в колледже, – объявила Соня.

Сначала мы поехали в Хупдэнс, в банк, и там нас провели в офис управляющего позади окошка операциониста. Соня сказала ему, что хочет открыть для меня сберегательный счет, и мы с ней подписали какие-то бланки, пока женщина выписывала депозитную книжку на мое имя, и Соня фигурировала в ней как мой законный представитель. Соня передала женщине три конверта, при этом та бросила на нее подозрительный взгляд.

– Они продали свой земельный участок, – спокойно пояснила Соня.

Женщина пересчитала банкноты и внесла сумму в мою депозитную книжку. Потом вложила книжку в пластиковый конверт и с важным видом передала мне.

Я вышел оттуда с книжкой, и мы поехали в другой банк Хупдэнса, где проделали ту же операцию. Только на этот раз Соня упомянула крупный выигрыш в лото.

– Везет же людям! – воскликнул управляющий.

Мы на этом не остановились, а поехали прямо в Аргус. Там в одном банке она сказала, что мне оставил наследство слабоумный дядюшка. В другом – рассказала байку о лошади-победительнице на скачках. Потом она снова сослалась на выигрыш в лото. Эти поездки заняли у нас всю вторую половину дня, и мы исколесили полштата, мчась мимо новых пастбищ и зеленеющих полей. Свернув в зону отдыха на шоссе, Соня открыла багажник, вынула завернутую в пластиковый пакет пустую куклу и выбросила ее в мусорный бак. После этого мы доехали до соседнего городка, купили в закусочной гамбургеров с картошкой фри. Соня не стала покупать мне кока-колы, решив, что апельсиновая газировка гораздо полезнее. Я не возражал. Я был счастлив сидеть в машине рядом с Соней, когда она неотрывно глядела на дорогу, а я мог глядеть на ее груди, натягивающие полосатую блузку, и потом переводить взгляд на ее профиль. Всякий раз, когда я с ней заговаривал, мой взгляд упирался в ее груди. Мешок для наличности лежал у меня на коленях, и я даже перестал думать о деньгах именно как о деньгах. Но когда мы наконец все положили на депозиты и уже возвращались домой, я мысленно сложил все суммы, проставленные во всех книжках, и назвал Соне итог: больше сорока тысяч долларов.

– Хорошо упакованная была кукла, – отозвалась она.

– А почему же мы не оставили себе ни одной бумажки? – спросил я. И подумав об этом, почувствовал острое разочарование.

– Так, – строго сказала Соня. – Подумай вот о чем. Откуда эти деньги? Их захотят вернуть. И убьют любого, лишь бы заполучить эти деньги обратно. Ты понимаешь, о чем я?

– Я не должен никому о них рассказывать. Да?

– А ты сможешь? Мне еще не встречался парень, способный хранить секрет.

– Я смогу.

– Даже отцу не расскажешь?

– Конечно!

– Даже Каппи?

И сразу уловила сомнение в моем секундном молчании.

– Они и за него возьмутся! – предупредила Соня. – Может, и убьют! Так что закрой рот и держи его на замке. Поклянись маминой жизнью!

Она знала, что говорила. И даже не глядя на меня, знала, что мои глаза полны слез. Я заморгал.

– Я клянусь.

– Нам надо спрятать все эти депозитные книжки.

Мы свернули на грунтовую дорогу и ехали по ней, пока не показался гигантский дуб – местные называли его деревом висельника. В его густой листве играло солнце, а на ветках болтались молитвенные флажки – лоскуты ткани, красные, синие, зеленые, белые, как уверял меня Рэндалл, старинные оджибвейские цвета сторон света. Какие-то кусочки выцвели, какие-то были явно новые. На этом старом дереве некогда-то вздергивали индейских предков. Но никто из линчевателей так и не пошел под суд. Вокруг дуба тянулись земли их потомков – бескрайние пашни с зелеными всходами. Соня достала из бардачка скребок для лобового стекла, мы положили мои депозитные книжки в алюминиевый ящик для наличности. Соня сунула ключик от его замка в карман своих джинсов.