Джим Крейс - Мелодия

У нас в городе есть поговорка: «Повернись спиной к беде, и она дернет тебя за рукав». Мистер Ал даже написал песню под названием «Прощальное слово», вроде как посвященную этой теме, хотя, как и обычно, в песне слышалось больше бахвальства, чем это было свойственно Бузи в жизни. Песня представляла собой завистливое воспевание не столько увлечения или даже любви, сколько минутной интрижки. «Крадись поосторожней прочь, / Спеши скорей в слепую ночь, / Но только правило блюди: / Смотри ее не разбуди. / Проснется – умолять начнет, / Чуть-чуть замешкался, и вот – / Уж за рукав тебя беда, / Уж тянет за рукав беда. / И вот уж ты с бедою навсегда», – написал Бузи. Музыка живее слов, всегда думал он, и это создавало удовлетворительное напряжение между светом и тьмой, между любовью и жестокостью.

Алисии «Прощальное слово» вовсе не нравилось, а потому в последние годы ее внимательный муж и даже еще более внимательный вдовец редко исполнял «Прощальное слово». Но он нередко напевал бойкую мелодию себе под нос, в особенности (как теперь) когда он был целеустремленным, пребывал в восторженном настроении, но к тому же оставался необъяснимо взволнованным. Основания быть настороженным и красться прочь у него были, он не хотел, чтобы его увидели или услышали. Он удовлетворенно напевал мелодию себе под нос (эта минута была лучшей за весь день, наиболее близкой к тому, что называется счастьем), и в этот момент Альфред Бузи во второй раз за неделю подвергся нападению.

И снова он не мог точно сказать, кто был нападающий, вот только и на этот раз он знал, что этот некто – свирепый и опасный. И мужского пола. Да, определенно мужского. Взрослый мужчина, и одетый. Ткань и запах не могли принадлежать ни одному другому живому существу. Здесь он имел дело с тканью, а не картофельной шелухой. Уже не было запаха земли, плесени и крахмала – он чувствовал запах труда и табака. И уж точно, никакие персидские колокольчики не звонили. И все же это нападение было более аккуратным повтором того, что случилось у кладовки и бачков, жутковатым и обескураживающим в своем сходстве с предыдущим, гнетущим в этой кажущейся регулярности. Сколько еще раз на этой неделе беда схватит его за рукав?

Но опять в этом не было ничего личного. В саду Попрошаек не было врагов Бузи. Любой случайно забредший сюда стал бы легкой добычей. И ничего нового в этом не было. Бедные всегда побирались и воровали просто для того, чтобы жить. Рука всего лишь обхватила певца за горло и принялась наклонять его тело назад, пока оно не уперлось в колено нападающего, а потом не соскользнуло на землю. Он почувствовал, как его брюки пропитались грязью. Какой позор – в намокших брюках, с вымазанными руками, торчащими из грязных манжет, потерять равновесие, а вместе с ним и достоинство.

Бузи знал: ему нужно подняться. Но напавший был человеком слишком умелым и опытным, чтобы позволить жертве привести себя в порядок, не говоря уже о том, чтобы оказать сопротивление. Он на мгновение показал Бузи лезвие – бритву в дешевой костяной ручке, – которым он легко отрезал бы нос и уши Бузи, а затем и член, если Бузи не продемонстрирует желания к сотрудничеству. Потом он еще раз ловко нагнулся и толкнул Бузи, и правая щека певца оказалась в той самой грязи, в которой он недолго находился в сидячем положении. Теперь его одежда и спереди была в грязи. Человек поставил ботинок на спину Бузи и нагнулся, чтобы опустошить карманы жертвы. Он, конечно, собирался забрать все, что было в карманах старика. А почему нет? Бузи, вероятно, казался ему тем, чем корзина зачерствевших хлебов мистера Клайна казалась существам на полянах парка Скудности – легкой поживой. Единственной радостью в жизни таких людей были случаи, когда им удавалось что-нибудь стащить. Добыча этого человека оказалась, однако, жалкой: карманные часы и древний ключ, пара очков, немного мелочи и бумажник с визитками, несколькими банкнотами (может быть, достаточно, чтобы купить, скажем, октаго вина или две бутылки ликера, но недостаточно, чтобы иметь какое-то значение) и фотографией Алисии в раздуваемом ветром голубом платье, которое так нравилось Бузи. Она держала туфли над головой, стоя по щиколотки в воде на покатом спуске в Венеции, – веселая, хорошенькая девица в медовый месяц. Грабитель, этот предприимчивый охотник-собиратель, нашел и чертов коготь, талисман певца и карманный друг на протяжении более чем полувека. Напавший не зашвырнул его куда подальше, а только откинул в сторону. Его удача закатилась в кустистый подлесок и осталась лежать среди мусора и отходов. А для Бузи то же проделало Время. Если последние два дня промчались как один миг, то последние две минуты словно остановились.

Потом он услышал, как грабитель пытается вытряхнуть из номера «Личностей» то, что – кроме Истины – Бузи мог спрятать среди страниц. Маленький пакет, в котором лежал шарфик, купленный им Терине, был выхвачен из его руки. Он почувствовал, как выкручивают его голени, снимая туфли. Потом его лицо с открытым ртом уложили на левую щеку. Он чувствовал на своем лице дыхание грабителя, который оттянул его губы так, словно они были из резины, и сунул ему палец в рот. Это озадачило Бузи и было больнее, чем все, что ему довелось вынести в этот день (а день выдался мучительный). Позднее он сообразил и поблагодарил свою счастливую судьбу за то, что у него нет золотых зубов, а то их бы вывернули из его десен или вырезали бритвой. Бузи подумал, не укусить ли ему грабителя, хотя бы сустава мизинца его лишить, как сделал бы это герой фильма, но не решился. Всегда лучше – простите за банальность – не класть в рот больше, чем сможешь пережевать.

Всех подробностей того, что было после, он не запомнил. Он определенно получил несколько ударов по голове, чтобы замолчал, – вероятно, он начал кричать, – но по существу, когда его рот освободился, боли почти не было, кроме той, что он принес с собой в сад: болели синяки после утреннего прокола, укусы и царапины, оставленные мальчиком, боевые шрамы старости. Никто не вонзал зубы в его руки, никто не царапал ему лицо когтями. Новых заплаток из пластыря или бинтов не понадобится. Возможно, тот факт, что Бузи и без того был в бинтах и с царапинами на лице, вызвал у грабителя сочувствие, и он проявил снисходительность. В противном случае он бы обошелся с Бузи более жестко. Пустил бы ему кровь, повредил кости, нанес больший ущерб его достоинству.

Несмотря на бескровность, второе нападение оказалось похуже того, что сделал с ним мальчик. Оно было неестественным, несоседским, недобрым, выходящим за рамки даже звериных норм. И оно было удручающе анонимным в отличие от нападения мальчика, хотя и прежнее не имело лица. Единственное, в чем Бузи не сомневался (если он когда-нибудь преодолеет стыд и смущение и обратится в полицию), так это в том, что попрошайка, который уложил его в грязь, любил табак и был неаккуратен, когда мочился. Ему было бы проще описать бритву человека с ее ручкой из кости, чем строить догадки о его росте, весе, возрасте. Или даже о том, использовал ли он эту бритву на себе – носил бороду или брился. Терина наверняка решила бы, что на него напал еще один кот. Нет, на сей раз нападавший определенно был человеком, хотя и принадлежал к наихудшей разновидности. Больше всего он желал и искал денег, а это свойственно только человеку. Коту, собаке, дикому мальчику без пользы бумажник, набитый деньгами, или карманы, полные мелочи. Или даже туфли. Господь знает: туфли им ни к чему. Как и темно-оранжевые шарфики. Или карманные часы, очки и ключи. Им требуются только тепло и еда, тупое, звериное счастье набитого живота и место для отдыха, когда они устают от беготни на свободе.