Анатолий Новиков - Календарные дни

— Верни вещь, которую взял. Сейчас возвратимся и облазим всю местность, начиная с Первого номера — но хотелось бы начать с твоего.

— Ответишь за клевету! — глухо произнес Салтыков, но развернул машину.

Пришибленный Маковкин заквакал на всю тайгу, пуская изо рта маленькие липкие пузыри. Хохотала придурь, стучала себя по коленкам и кричала, что за те же самые деньги — сразу две облавы.

К номерам прибыли в кромешной тьме. Никто не остался в машине — пошли на Первый номер, включив карманные фонарики.

И это сколько же нам предстояло снегов переворошить по морозу?

В последнее время, если больных не было, Екатерина Исаевна садилась у окна и безучастно глядела во двор. Знакомые никогда раньше не видели ее — еще не старую женщину с серыми выразительными глазами — такой рассеянной. На короткое время она оживала, но оживление было скорее тревожным и вопросительным.

Случилось же то, что Екатерина Исаевна, ранее не любопытствующая ничем, кроме внутренних болезней человека, вдруг очнулась.

Такое вольное или невольное прозрение случается почти со всяким человеком, только иные не замечают, а другие, попав раз впросак, быстро переключаются на другое — более жизненное и полезное.

«Отчего человек выделывает порой подлость так любовно и напористо?» — все чаще спрашивала себя Екатерина Исаевна, но ответа не находила.

А потому делалась все рассеяннее и беспокойнее.

Сыскать тотчас решение трудно было не столько из-за множественности и зыбкости причин, сколько потому, что всю жизнь терапевт искала болезни человеческого тела, а другое ее как бы не касалось — и так заваливали хлопоты.

Тут вдруг началось другое. Все тягостнее и оскорбительнее становилась Екатерине Исаевне мысль, что, пробегав век по поселку, она так и не узнала о людях больше того, что заключало в себе тело, и вдобавок по примеру обывателей села озаботилась лишь пустяками.

Как врач Екатерина Исаевна знала, что даже простейшие организмы отличаются друг от друга. Зато люди долгие времена казались словно бы обреченными на одинаковость и подобие в бытие и поступках. Она, впрочем, не находила ничего зазорного для общежития в такой вот зеркальной похожести, если похожесть эта была некорыстна и невинна. И воспитывались люди так: показывали им крупным планом хорошего человека, и каждый должен был изо всех сил тянуться за героем. Заворожили таким обучением и врача Миронову Екатерину Исаевну.

Но после той морозной январской ночи Екатерина Исаевна как будто враз разуверилась в человеке, вернее, в красивом транспарантном его сходстве со всеми. Потом, несколько месяцев спустя, когда коллектив поселковой больницы выцеживал из березовой рощи сок, она и вскинулась вдруг: отчего бывает порой человек так нечестив и душевно паскуден?

Спрашивать было неловко. Могли посочувствовать, отмолчаться или даже улыбнуться на расспросы. У каждого ведь, догадалась терапевт, образ подлый замешан на личном опыте и сбит неловко, «на глазок».

Требовалась собственная конструкция образа. Хотя бы для того, чтобы вернуть прежнее оживление в походке и взбодриться.

Долгие самостоятельные размышления подвинули женщину к разгадке плохого образа. Открытие — а тут она была себе и каменотес, и архитектор, и прораб — было такое.

Человека того, предположила Екатерина Исаевна, в самом начале жизни еще безгрешного и нетребовательного, обделили. При лепке его души, характера и, стало быть, судьбы не хватило доброго слова, жесткого, как орден, примера. Обнесли парня любовью и успокоились, а может быть, не заметили родители, потому как им самим в свое время того же недодали. И так далее по цепочке, затерянной в тумане времен. Разберись сейчас, кто из старших больше виновен. Однако сокрыли половину сердца для него и исказили человеческий образ. Недолюбленный, не подозревая об этом, вырос так парень и заматерел — половинный.

Ну, а сама Екатерина Исаевна Миронова какова? То, что она прослужила в больнице поселка два десятка лет, записано в ее личном деле, стало быть, хранится в несгораемом сейфе хозяйства. На слуху у народа было подробнее. Люди из окрестных поселков и города видели, что эта маленькая, всегда приветливая женщина так и не огрубела в нудной возне с болезнями и смертью. И на нее даже любовались со стороны. В селе, особенно сытом и благополучном, имелся всегда такой порядок: учреждать на кого-нибудь любование и выказывать при случае восхищение чем попало. Любовались красной щекой, цветом глаз, дородностью, неугомонностью, смирением, умением отбрехаться от мужика, разумеется, все это относится к женщинам.

Миронову любили и привечали за безотказность и наиболее полное выполнение служебных обязанностей — за редкое милосердие.

В отличие от убыстренной части человечества, закупорившейся в городах, крестьяне помнили достаточно отблагодарительных слов, и в каждой интонации при их произношении обязательно высвечивала душевность.

— Доброго пути в самое распутье! — желала врачу одна поселковая жительница, завидя на улице и начиная кланяться уже за три дома.

— Матушка-сохранительница, поклон до земли твоим родителям и дочке вкупе! — благословляла терапевта встречная бабушка.

А местный краснобай, бывший начальник вещевого склада, а ныне заведующий сенными и фуражными сараями Мифчук уснащал заздравную речь санитарно-просветительскими терминами из брошюр:

— Товарищ Миронова, караульный народного здравоохранения, здравия вам желаю самого крепкого! А ведь мучаем мы вас, особенно в сроки инфекционных и простудных пандемий и массовых кишечных недоразумений!

Каждый поздоровается с доктором и прихвалит, как сумеет, — но наособицу.

Той зимой стояли сильные морозы, трещали бетонные подпорки электросетей, нападало много снега. Как и другие врачи, Екатерина Исаевна бегала по простудам и телесным хворям односельчан. А куда от недугов уклониться? Полпоселка заводчан ломило войну и на лесоповалах, и к пенсии эта половина осталась без спины. С конем же без спины работать никак невозможно. Пока конюх лошадь обряжает, сколько раз под живот поднырнет да у морды ее спляшет. В качалке на рысаке без спины не проедешь. Только взгляду с пассажирского поезда кажется, что по беговой дорожке гоняет на коне истукан да вожжи нехотя перебирает, но Миронова знала, какое напряжение испытывает наездник после пяти часов выездки.

Утром в пятницу Миронова принимала в больнице, после обеда навещала лежачих пациентов. Она уж наконец собралась домой, как в кабинет торопливо вошла испуганная фельдшерица Валентина.

— Пинегин сына привез! — доложила сестра с порога. — Мальчишка очень плох.