Александр Строганов - Стравинский

– А он чего приходил то?

– Попить заглянул.

Пума о своём, – Нет, не семечко это. Послушай-ка, Филипп, у меня в бокале… Впрочем, я уже говорил… Послушай-ка, сдается мне, что это не семечко.

– Что же это, по-твоему, Пума?

– Не знаю. Черная метка, змеиный глаз, яд, одним словом. Что-то такое к смерти.

– Нет, это не таверна – сумасшедший дом! – восклицает Филипп.

Ваал все еще пребывает в дискуссии, – А знаешь, наверное, ты прав, Филипп, когда ничего не боишься.

Пума решительно, – Мне нужно поговорить с тобой, Филипп.

– Слушаю тебя, Пума.

– С чего начать?

– Начни сначала.

– Боюсь, много времени займет.

– Ты куда-нибудь торопишься?

– Послушай, что я тебе скажу… Ты всегда за стойкой, Филипп. Ты здесь как царь на троне. Сегодня тебе много раз намекали, подталкивали, так сказать. Может быть, из лести. Может быть, чтобы доставить удовольствие, а, может быть, вовсе не из лести… Иона приходил. Обратил внимание?

– Обратил.

– Но об этом позже. Послушай, Филипп. Но знаешь, Филипп, даже царь иногда покидает свой трон. И тогда с ним говорят простые люди. Он позволяет. Иногда. Вот и мне хочется поговорить с тобой запросто. Равенства хочется, братства, понимаешь?

– Пространств.

– И пространства, разумеется. Я – простой человек, иногда тоскую по просторам. Это не значит, что я пускаюсь колесом по полям и площадям. Мне не обязательно. Я выпиваю, этого достаточно. Согласись, алкоголики имеют свои преимущества. Но я не забыл и те времена, когда к вину не притрагивался. Не осуждал, но не притрагивался. Пить-то я начал сравнительно недавно. Вот только не знаю, с чем сравнить. Да это и не нужно. Ни тебе, ни мне. Речь пойдет в совсем другой плоскости. И если ты начнешь утомляться или, того хуже, переутомляться, подай знак, и я быстренько закруглюсь. Договорились?

– Договорились.

– Сам терпеть не могу пьяной болтовни… Я же часто здесь. Всегда. Следовательно, мы все время вместе, а запросто никогда не говорим. Всегда в разговорах какой-то смысл возникает. Вздыбливается. А когда в разговорах вздыбливается смысл, это уже нестерпимые разговоры. Иногда неподъемные. Для меня, во всяком случае. Когда запросто – другое дело. Когда разговор без смысла, ни о чем, казалось бы. Хотя во всяком разговоре какой-никакой смысл все равно появляется. От него, как говорится, не спрятаться, не скрыться. Даже когда белочки разговаривают или птички. Или когда собачки разговаривают. Иногда я очень жалею, что мы не собачки. Мне кажется, собачкам как-то проще находить друг с другом общий язык. Хочется приблизиться, что ли, Филипп. Вот ты за стойкой, как царь, а мне, например, хочется задать тебе какой-нибудь вопрос. Подскажи, как это лучше сделать? Чтобы разговор не получился нестерпимым, неподъемным для меня, для нас обоих?

– Просто спроси, и всё.

– Так просто?

– Да, спроси, и всё.

– Вопрос-то к тебе у меня пустяковый. А вот ответ твой может оказаться решающим. И так бывает.

– Это я положил семечко тебе в бокал.

Пауза.

Филипп объявляет еще раз, – Это я положил семечко тебе в бокал. Ты же об этом хотел спросить меня?

Пума не верит ушам своим, – Ты положил семечко в мой бокал?

– Да.

– Вот это черное семечко в мой бокал кто положил? ты?

– Долго думал, сомневался, положить – не положить, положить – не положить, положить – не положить… Потом, я же предупреждал тебя. Предупреждал?

– Не знаю.

Пума подтверждает, – Предупреждал. Никто не верил, конечно, я и теперь не верю, но то, что предупреждал – это точно. Думали, шутит.

– И что?

– Как видишь.

– Я ничего не вижу! Я ничего не вижу, кроме семечка в своем бокале, черного, чернее черного семечка в своем бокале! Если это вообще семечко! Это семечко?! Не говори, не нужно. Уже не имеет существенного значения. Разве в семечке дело? Как с этим жить? Или не жить? Не жить? Что ты мне посоветуешь, Филипп. Вот как ты скажешь, так я и сделаю. Только ты объясни. Мне очень хочется знать. Что случится, когда я сделаю это? Что я сделаю для вас с Ваалом, для всех, народа, проглотив это проклятое семечко?

– Я не со зла, Пума. Так, что-то взбрело в голову. Подурачиться захотелось. Думал, посмеемся… Скучно у нас. Одно и то же. Всё осточертело. Да ты сам знаешь. Честно говоря, не думал, что тебя это так заденет. Поторопился, прости.

Ваал замечает, – Все время спешишь, Филипп…

Филипп предлагает, – Забудем покамест, Пума. Договорились?.. Договорились?..

– О чем?

– Забудем покамест.

– Забудем?

– Забудем покамест… Не хочешь семечка, достань его из бокала и брось на пол.

– Семечко?

– Да. Это не змеиный глаз. Обыкновенное семечко. Достань его из бокала и брось на пол. Если хочешь, конечно.

– За кого ты меня принимаешь, Филипп? За кого, интересно знать, ты меня принимаешь?!

– Достань семечко и брось его на пол!

– Ни за что!

Ваал комментирует. – Вот что такое настоящий всегобоязненный человек. Боится расстаться со своим страхом. И проживет тысячу лет. Быть может, две тысячи лет.

Пума рассуждает, – Нет, не может быть всё так просто. Нет, это – не розыгрыш. Что угодно, только не розыгрыш. Это семечко что-нибудь да значит. Ты положил его в мой бокал неспроста. Я угадал, Филипп? Черное, именно, что черное семечко. – Принюхивается. – Тыквой, разумеется, не пахнет. Ничем не пахнет. Если и есть запах, то неуловимый. Я бы сказал так, если не видеть самого семечка, запах его уловить невозможно.

Ваал обращается к Филиппу, – А знаешь, почему так происходит?

Пума обращается к Филиппу, – С чего бы это ты стал просто так класть мне семечко? Никогда в жизни семечек не клал, никогда лишнего бокала не налил, а здесь, взял, вдруг, да и положил семечко?

Ваал обращается к Филиппу, – Тому есть объяснение. Это, конечно, будет субъективное объяснение. Так сказать, продукт размышлений, длительных размышлений. Моя бедная голова никогда не отдыхает, все время какие-нибудь мысли, наития, воспоминания. Притом, я редко ошибаюсь. Жизнь показала, что я чрезвычайно редко ошибаюсь. Но это не имеет отношения к пророчествам. Подчеркиваю, к пророчествам это не имеет никакого отношения. Коль скоро это так, можно сказать, что я, в известной степени совершил открытие. Хотя это нескромно, конечно…

Пума обращается к Филиппу, – И никакого дивного растения из него не вырастет. И не выросло бы. Запаха нет. Где же это видано, чтобы из черной метки или змеиного глаза что-нибудь вырастало? Само семечко крохотное. Если это семечко. Навряд ли. Но и скрыть его невозможно. Нужно иметь совсем никудышнее зрение, чтобы не увидеть это семечко. Если это семечко, а не змеиный глаз. Корней разобрался бы, но он по тавернам не ходит. Презирает меня. Меня все презирают. Пусть, как хотят. Как хотите, мне всё равно. Поздно уже что-то менять. Дивное семечко. Крохотное. Боюсь, на языке его даже не почувствуешь. Это какая же должна быть змея? Разве детеныш? Змеиный детеныш? Кто-то убил маленького. Зачем. Столько жестокости! Иона прав. И Ваал прав. Всё знаем, а поделать ничего не можем. Центрифуга. Во всяком случае, на языке его точно почувствуешь. Думаю, на то и расчет. Выпиваешь стаканчик, и, вдруг – бац, что-то во рту! Не годится. Почувствовать не получается. Что-то мелкое. Семечко? Разве семечко? Откуда семечко? Зачем семечко? Ведь если его положили туда, это что-нибудь, да значит? Филипп, как думаешь, если семечко положили в бокал, это что-нибудь да значит?