Александр Строганов - Стравинский

– Вот я и насторожился. Я тут придремал немного. Выпил вина немного и придремал немного. Когда засыпал, семечка не было. Думаю, хорошо, проснусь, а у меня еще вино осталось. Еще подумал, накрыть бокал чем-нибудь, что ли? Вдруг шмель залетит или семечко какое. А, вдруг, черное? Может быть, ядовитое? Скорее ядовитое по виду. Что скажешь, Иона?

– Ядовитое. Впрочем, кто его знает.

Филипп ворчит, – Послушайте, можно как-нибудь переменить тему?

Пума возмущен, – Да ты что? Ты что? Сменить тему. Что ты такое говоришь?

– Яд наш насущный. – вспоминает Ваал.

Филипп пытается свернуть разговор о семечке, – Слушай, Иона, я тут подумал, а хочешь, я тебе подарю свои виноградники? Надоест же тебе когда-нибудь скитаться? Совсем другая жизнь. Улитки, солнце. Собачек своих пристроишь. Бабенку себе найдешь. Прости.

Ваал у окна, – А знаешь, Филипп, кто, по моим наблюдениям, живет дольше всех?.. Никогда не задумывался над этим? Нет? Не приходило тебе в голову, Филипп поразмышлять над этим? Не посещала тебя эта мысль? Наряду с другими мыслями? Наряду с другими мыслями, не менее глубокими и полезными? Не приходилось мысленно двигаться в этом направлении? Молод? Покуда молод? Думаешь, молод еще для таких мыслей?

Филипп шепчет Ионе, – Ты его не слушай, Иона. Лично я его не слушаю. Не слышу. Стараюсь не слышать.

Ваал упорствует, – Лень тебе, Филипп, размышлять о жизни и смерти? Не хочешь думать об этом, Филипп? Боишься задумываться над этим? Или не боишься? Что скажешь, Филипп? Боишься или не боишься?

Филипп шепчет Ионе, – Он сумасшедший. Самый настоящий сумасшедший. Целыми днями торчит здесь у окна. Откуда деньги? Ума не приложу.

Ваал гнет свою линию, – Боишься, Филипп? Не боишься? Ничего не боишься, Филипп? Ничего-то ты, Филипп не боишься.

Филипп тяжело вздыхает, – Пристал как репей. Что ты прицепился ко мне, Ваал?

Ваал продолжает, – Вот, а я задумывался, Филипп. Думал об этом. Размышлял… И знаешь, до чего додумался? Хочешь знать, до чего я додумался, Филипп? По моим наблюдениям, дольше всех живут как раз боязненные люди. Как раз.

Филипп смеется, – Как раз что?

– Как раз живут.

– Кто?

– Люди.

– О каких людях ты говоришь, Ваал?

– О боязненных. О тех, что живут дольше прочих.

– О богобоязненных, может быть? Богобоязненных людей имел ты в виду, когда говорил о долгожителях?

– Я сказал то, что хотел сказать. Боязненные, всегобоязненные люди. Бога боятся, да, почитают, но и всего остального боятся. Потому что Бог везде, в каждой малости. В воде, например. Они это знают. Только они это знают по-настоящему. Их знание тихое, даже неосмысленное. Они душой знают. А тебе посчитать нужно. А они никогда не считают. Пума, например. Пума – такой. Ты не смотри, какой он. Ты посмотри на него с другой стороны. Вот Пума боязненный. Всегобоязненный. Божий человек. Можешь не сомневаться. Я людей знаю. Пума такой.

– Хорошо, хорошо, Ваал. Я его, как видишь, тоже не обижаю.

– Очень обижаешь. Дурно думаешь о нем. Ты обо всех дурно думаешь, а о нем – особенно. Обижаешь Пуму. Если не сказать больше. Сказал бы, да не время пока. Придет час, сам узнаешь, поймешь. Даже ком к горлу подкатывает.

– Не пойму, стращаешь ты меня, что ли?

Не стращаю. Стращаю.

– Что ты хочешь от меня, Ваал?

– Не все верят в Бога, Филипп, далеко не все, однако страх воспитали в себе. Многие. Всегобоязненность воспитали. Потому – тихие. И Пума тихий. Ворчит иногда, но это от слабости. Пума слаб очень. У него жизнь не задалась. Вот он как раз из тех людей, всегобоязненных. Один из них.

– Нет таких людей, и слова такого нет, Ваал.

– Теперь есть, раз уж я употребил его. Уж если слово употреблено, не сомневайся, оно есть. Тут уж некуда деваться. Вылетело слово – всё! Рано или поздно, придется с ним столкнуться. Когда его совсем не ждешь, когда думаешь совсем о другом, слово возьми, да и прилети.

– Куда?

– Что?

– Куда «прилети»?

– Что?

– Слово.

– В лоб.

– Куда?

– Да прямо в лоб тебе!

– Ведаешь, что творишь?!

– Не хочешь в лоб, пусть в окно. Тотчас вдребезги!

– Еще лучше! Окно вдребезги!

– Ты же не хочешь, чтобы в лоб?

– Окно-то мое! Ты мое окно имел в виду?

– Вовсе совсем не обязательно, чтобы это было твое окно.

– Да, но ты имел в виду мое окно.

– Вовсе не обязательно твое окно. Учусь боязненности, обратил внимание?

– Да ты других окон-то и не видел. Ты же всегда здесь торчишь! А раз уж ты других окон не видел, следовательно, имел в виду именно мое окно!

– Не факт. Допускаю, не исключено, допускаю, что я уже не помню других окон, тех, на которые ты намекаешь, Филипп. Возможно, что теперь, когда речь заходит об окне, мне представляется именно это твое засахаренное окно. Наверное. Но! Надеюсь, слово «наверное» знакомо тебе, Филипп? А что означает это произнесенное Ваалом, то есть, мной «наверное»? Охотно отвечу! Наверное, слышишь? наверное я не помню тех окон. Да. Однако я молвил «но». Прежде изрек «наверное», а теперь вот произнес еще и «но». Как ты понимаешь, тоже неспроста. Так вот! Может статься, я и не помню тех окон! Но я знаю, что они есть!.. А ты, Филипп, обладаешь этим знанием? Я знаю наверное, что они есть, и живо представляю их себе! И в точности так же представляю себе того, Филипп, кто непременно, вспомнишь меня, непременно придет, растолкует и наставит!

– Послушай, Ваал, отстань от меня, пожалуйста. Поговори с Ионой. Он тебе прямо сейчас все растолкует и наставит.

– Может быть, я и побеседовал бы с Ионой. Слышишь, Иона, я бы побеседовал с тобой, как философ с философом. Но, боюсь, мы с тобой слишком похожи… Как близнецы. И когда ты молился в брюхе кита, меня тоже жгло и пламень охватывал. Уж если кто и близнец тебе, Иона, так это Ваал, я то есть, а не Филипп, уж никак не Филипп. А вот мы с тобой – братья. Больше, чем братья. И я сомневаюсь, и я всех презираю и люблю. Всех и себя. Так что беседы у нас, скорее всего, не получится. Это все равно, что разговаривать с самим собой. А с самим собой я и так целыми днями разговариваю.

Иона уточняет у Ваала, – Жгло снаружи или изнутри? Пламень охватывал тебя изнутри или снаружи, Ваал?

– Изнутри.

– Вот видишь?

– Вот видишь, вот видишь, вот видишь. А вопрос-то с двойным дном. Ох, не прост ты, Иона! Но и я не оплошал. Тоже оглушил. Вопросом на вопрос. Выкручивайся теперь, как змей в корневище.

Иона подходит к стойке, – Налей-ка мне вина, Филипп.

Филипп, наполняя бокал.

– Я не пью, ты же знаешь. – Направляется к Пуме, протягивает ему вино. – Пей из моего бокала, Пума. – Филиппу, – Я заплачу.

Пума жадно пьет.

Иона говорит ему, – Не торопись.

– Что же делать, Иона?

– Молиться, ты же знаешь.

– Убили меня, Иона.

– Нет.

– Хотят убить.

– Нет.

Иона направляется к выходу.