Александр Строганов - Стравинский

Скорлупа.

Белое. Стеклянное. Ну, шары, хорошо. Середина. Хорошо. Бокалы, лампы. Страх пропадает. Проп’асть. А то вдруг страх пропадает. Стеклянная черепашка под ногами. Не заметил. Чуть не упал. Корова белая вдалеке. Жует снег. Наверное, идет охота. Наверное, вдалеке черные охотники. Нам не дано знать. Видите в чем дело – нам не дано знать. Вертикаль. Снег струится отвесно. Карабкаться? Не знаю. Не уверен. Такое равновесие! Восхитительно. Вселенная на тебя смотрит. Хватил. Однако чей-то взгляд присутствует. Лопатки горят. Умом понимаешь, но только умом. Холодно. Все же холодно. Птахи не поют. Лежишь в пустой ванне. Кафель. Пороша. Доли секунды. Затем засыпаешь. И всё. И уже долина. Предположим. Корова спать укладывается. Белая. С черным пятнышком на шее. Единственное черное пятнышко. Вру. Еще зрачки. Сейчас глаза закроет. И останется одно черное пятнышко. Сейчас.

внешние собаки и внутренние собаки они же намекали мне на то обстоятельство будь начеку вечно охранять терпеть с такой бородой и болью плюс холод невозможно плюс остатки плюс останки и все эти вторичные молодого талантливого смотрели снаружи изнутри высматривали где тот уголок понимания хотел но понимание убийственно при тех очень очень игрушки кастаньеты юбки не отвлечься не получается а тогда небо не ждет при таких обстоятельствах грызи свою кость и о большем и не мечтая сытой жизни семьи и сахарной косточки не дотерпел или перетерпел не все ли равно по сути объедки но об этом знал только я и мои собаки теперь когда поздно все знают тем что на войнах пал не легче дрянь грязь разбудите кто-нибудь уж лучше буду за паучком наблюдать ничего не делать и за паучком наблюдать обиду оставьте за оградой ядрышки катятся кэдди их ловит только посмотри какая погода а мне и дела нет пачкать кружочками нотный стан не видеть никого и зебру-забор несвобода как татуировка и всю жизнь надо положить чтобы петух и выдал свою трель неслыханную зал встал вставал когда на самом деле нелюбовь а им оказывается про любовь нужно поперхнуться и поперек такта то дело в особенности скрипач кто его нашел с виду мясник забыть как страшный сон опасность глупости все под машину угодить всякий может была бы на то воля так и симфония эта квартет концерт короста рынок чего им вставать когда они и так на ногах целый день еще бы такой солнцепек неловкость сон в посудной лавке как пьяный и жонглеры пойдем такой вечер последний вечер не веришь за оградой сразу город начинается сестричка прикорнула ватка выпала из рук уже не имеет никакого значения кэдди за ядрышками гоняется знаете кого я имею в виду он в каждом из нас только мы его стесняемся Фолкнер не стеснялся и еще один мистер забыл как его звали захлебнуться и молоком можно была бы на то воля Шагал так и ваша любовь полет в стратосферу Мэри Мэри чудеса мечта поистерлась ядрышки картонки из-под яиц и фургон кино привезли движущиеся картинки первый шаг к пропасти в глаза собачьи стыдно смотреть выколоть виноват кругом виноват не нужно было отпускать за ограду хотя какая разница Николай Андреевич вошел в комнату лег на диван и исчез Сергей Романович вошел в комнату лег на диван и исчез Иван Ильич вошел в комнату лег на диван и исчез Алешенька вышел и был таков ну здравствуйте господа очень жаль что вас нет я вам хотел своих собачек показать внешних и внутренних похоже и мне здесь больше делать нечего пойду поищу то есть это не я – клавиатура шагает музыканты поймут

Шагал поймет.

Свалены в одну кучу. Я бы даже так сказал. Арбузы, дыни, кокосы, кабачки, чижи, ежи, цыплята. Близнецы. На худой конец однофамильцы. Арчимбольдо. Цыплята. Ломброзо. Послеполуденный отдых. Цыплята, сойки, пеликаны. Апофеоз. Ожидание. Упование. Наваждение. В серебряном свечении. Морг или февраль. Мозг. Вскипел, теперь остывает понемногу. На блюде. Суставы, косточки, затылки. Когда начинается весь этот анатомический театр с гребнями, панцирями и шахматными фигурами, соприкасаясь лопатками, затылками, наворачивая собственный черепаший хруст, стремясь выжить, во что бы то ни стало, движение ввысь крючится и валится под лавку облезлым псом без сновидений и воспоминаний. Торжество земли сродни сытному обеду перед казнью. Надежде под дых.

Анатомический театр слишком трезв для прозрений и превращений. Вообще предметы, которыми мы, если без ханжества, являемся, достаточно тяжелы, чтобы стать реальностью после смерти.

Ступают: корова Глафира; корова Брунгильда; корова Клавдия; корова Буренка, как без нее; корова Элизабет, Лизонька; корова Евстахиева труба; корова Виктория; корова Уйди; корова Пятница; корова Саманта; корова Корделия; корова Зеландия; корова Вероника Павловна; корова Аритмия; корова Уточка; безымянный теленок; корова Савская; корова Малинка; корова Маринка; корова Ирина; корова Ласточка; корова Мисс; корова Месс; корова Тесс; корова Козочка; корова Девочка; корова Чума; еще безымянный теленок, корова Ночка, корова Сова, корова Эпистола; корова Симфония, еще шестьсот коров. За горизонт. Страхи как на ладони.

Глицерин.

Счеты – другое дело. Счеты – куда не шло. Если настоящие. Деревянные конторские. Пыльные, гладкие, угловатые, умные. Католические, деревенские. Традиция. Католичество. Но. Снова суставы. Ядра. Ядрышки. Колеса. Колени. Коленопреклоненно. Есть в тех счетах что-то от католичества. Уклад. Опять же сочетаются с напомаженной головой. Почему? Зачем здесь цирюльник? С напомаженной головой и гильотиной. Другое дело. Рубец. Оглушение. Оглашенный. Эвклид. Приговор. Обжалованию не подлежит. Некоторый космос все же, согласитесь, присутствует. Хотя, казалось бы, извлек из черного чулана, где болотные сапоги, пыжи и пассатижи. И мышь не залетит. Немного не по себе. Смерть – наука точная.

Пробор. К слову о головах – лысеем. Многие окончательно облысели. Вот и слова пропадают. Многие безвозвратно утрачены. Каждый второй с плешью. Примета безвременья: панические атаки и плешивость. Сосчитать по головам разве?

Деревня. Вскипела, теперь остывает вдалеке. Как на блюде. В клубах пара. Стадо коров тянется степенно. Взаимность. Пастушки. Паст’ушки. Зеваки. Воры. Натурщицы. Школьницы. Молочницы. Кузнецы. Русалки. Ведьмочки. Ямочки. Крыжовник. Белая смородина. Яички. Груди. Никон. Никодим. Горлица. Тела. Много юных. Смотреть, любоваться. Бесконечное зрение. Менады. Вакханки. Еще ловцы жемчуга. Здесь жемчуг’а, что твоя оспа. Сколько же их, юных? Нагота, но голыми не назовешь. Много. Не сосчитать. Стоят, за руки взявшись, ворон считают. Ворон много. Насмешничают. Мудрые, покойные. Обеденный перерыв. Стариков тоже хватает, но, как ни странно, юных больше. Бросаются в глаза. Лежат. Трепещут едва, а которые слежались. Веки залипли, рты высохли. Много цветов. Старые, юные, толпа, ни конца, ни края. Онемевший птичий базар. Или очередь. Куда? Слава Богу, без цифр. И я считать не стану, пожалуй. Но признаков волнения не наблюдаю. Волны, да, присутствуют, а волнения не наблюдаю. Провожают взглядами. Один рукой помахал. Только один рукой помахал. Вяло как-то, по привычке. Близнецы. В крайнем случае, однофамильцы. Серебро. Февраль. Уж сколько этих считалок было на моем веку. Например, гаммы.