Алена Некрасова - Зарисовки одной дамочки

— Фу, какая гадость! Не верю! — фыркает Маня.

— За что купила — за то и продала.

— А я верю, — вдруг подает свой голос Елена. — Я недавно молодую девчонку оперировала — медведь подрал. Ее привезли на машинах с мигалками, сунули огромные деньги, ее фотографию и сказали, чтобы сделали такой же, какой и была. Так она мне потом рассказала, где умудрилась с медведем столкнуться.

— Где? — это уже меня разбирает любопытство.

— Она в театральном учится, и ей подруга предложила подработать. Та согласилась. Приехала в один дом, а там человек двадцать молодых девчонок и ребят. Их завели в большую комнату без окон, с двумя дверьми и с огромным зеркалом на одной из стен. Сказали, что через одну дверь запустят дикое животное, и их задача состоит в том, чтобы они успели выбежать через другую дверь. За это каждому заплатят тысячу долларов. Она опомниться не успела, как в комнату запустили огромного медведя, все рванули к двери, началась давка, а она от шока застыла на месте. Вот ее медведь под себя и подмял. Хорошо, что живой осталась.

— Под суд этих мерзавцев надо, — говорит Катя.

— Ага, сейчас! — усмехается Елена. — Судя по рассказу этой девочки, она была в гостях у того, кто имеет депутатскую неприкосновенность.

— Креста на них нет, ироды, — Катя передергивает плечами. — Зато в храмах они каждую неделю головами о пол бьются.

— А ты что, думаешь, что у нас церковь вся такая правильная? Я тебе могу рассказать, что моя родная тетка в одном мужском монастыре видела, — это включилась в разговор еще одна наша приятельница, Альбина. — Я после этого крест с себя сняла и больше порог церкви не переступаю.

— А что случилось? — спрашивает ее Маня.

— Это случилось в начале девяностых. Моя двоюродная тетка получила письмо от своей дальней родственницы, которая слезно умоляла навестить ее сына-инвалида, пострадавшего в Афгане. А так как сама эта родственница болела, то не могла приехать. Знала только из его письма, что находится он в больнице при одном из монастырей. Ну, тетка собрала ему гостинцев и поехала. Приезжает — действительно, около монастыря находится большая пристройка, в которой лежат всякие калеки — без рук, без ног: молодые ребята, мужички постарше — те, от кого по тем или иным причинам родня отказалась, или вообще таковой не существует. Вот они там и живут. А этот парень без ног и без одной руки лежит на кровати, простынка грязная, воняет. Ну, тетка моя быстрее к дежурным монахам по больнице. Они ей простыни почище дали. Стала она простынь менять, переворачивает этого паренька на бок, а у него рубашка задралась, и видит она на его заднице клеймо. Спрашивает, что это такое, а он как заплачет: «Увези меня отсюда, тетя Нина, мочи моей больше нет», и рассказал, что у многих здесь такие метки стоят. Их монахи между собой поделили и сами понимаете, что делают. Клеймо ставят, подчеркивая тем самым, что этот подопечный — собственность того-то и того-то. Вот такие пироги с котятами…

Мы молчим.

— Так забрала она его оттуда? — спрашивает Елена Альбину.

— Куда? Забыла, что было в начале девяностых? Денег нет, продуктов тоже…

— А что же парень?

— Да повесился он через пару месяцев… Не выдержал.

На следующий день я рассказала о том, что услышала от подруг, своему знакомому, бывшему сотруднику КГБ, а ныне известному бизнесмену, когда столкнулась с ним в спортивном центре.

— И что? — спросил он меня, резво крутя педали велосипедного тренажера.

— Но как же люди могут позволить себе это? Их же женщины родили, а не звери…

— Наивная ты наша, — он промокнул полотенцем пот со лба и остановился. — А маньяков, по-твоему, клонируют в закрытой лаборатории? И потом, в депутаты, да и в монахи большинство уходит разве по призванию? Богатые тоже разные бывают. Есть и моральные уроды, а есть и очень уважаемые люди, на которых равняться надо. И развлечения у них, соответственно, разные. Хочешь поучаствовать? У меня есть дружок, так он председательствует в одном закрытом клубе, где развлекаются даже очень интересно…

— Надеюсь, без участия диких животных?

— Обижаешь.

— Не хочется что-то, а вот Катюху пристроить не мешает. Ей пригодится.

— Неужели еще жива наша романистка? Я уж грешным делом подумал, что романы ее в психушку уложили. Передай, пусть звякнет. Пристрою, — и он, сойдя с тренажера, неторопливо направился в сторону выхода.

У Катюши жизнь бьет, как струя нефти. Во-первых, она, наконец-то позвонила и встретилась с Женей («Мартовским Котом»).

— Он такая лапочка! — верещала она в телефонную трубку. — Такая душечка! Такой красавчик! Рост, плечи — ого-го! И все остальное тоже.

— А все остальное, надо полагать, находится в области ширинки? И как понимать это твое «ого-го»? — уточняю я у нее.

— Каждый думает в меру своей испорченности…

Во-вторых, она пришла в себя и начала писать новый роман о любви красавца-мужчины — владельца заводов и пароходов — к своей необузданной, абсолютно невоспитанной, колкой на язык секретарше, сорвавшей свой голос на митинге по случаю охраны лесопарковой зоны и не ставшей из-за этого оперной певицей, в результате чего, обозлившись на весь мир, она окончила курсы секретарей-машинисток-стенографисток и попала на работу к этому самому красавцу, где держит оборону своего молодого красивого тела от длинных рук олигарха. В-третьих, к моему великому облегчению, она прекратила сотрудничество с журналом и больше не страдает от того, каким жизненным опытом стоит делиться с подрастающим поколением, а каким нет. Но, судя по тем вопросам, которые задавало то самое подрастающее поколение, жизненным опытом с Катей могло поделиться именно оно.

И, в-четвертых, она, благодаря нашему общему знакомому, попала в некий закрытый клуб, где ей подняли настроение.

— Это была фантастика! — делилась она со мной впечатлениями об «игре» членов клуба. — Нас разделили на группы и дали задание.

— Ты сначала расскажи, кто там был? — попросила ее я.

Она начала перечислять.

— Ого! Влиятельные товарищи… Ну, продолжай…

— Так я и рассказываю, а ты перебиваешь! Разделили нас на три группы и дали задание — превратиться в бомжей и просить подаяние. Кто соберет больше денег, те и выигрывают. Одну группу отправили на Арбат, вторую на вокзал, а третью у какой-то церквушки посадили. Я попала в ту, что на вокзале тусовалась. Выдали нам одежду. Ты себе не представляешь, что это такое! Рваные, грязные брюки, юбки, рубашки, пальто. Загримировали, волосы взбили и чем-то побрызгали. Так от нас за версту воняло так, что страшно вспомнить. Какие-то хозяйственные сумки в руки дали, и вперед…

Ничего себе развлечение! Напоминает чем-то лондонских бродяг. Процентов двадцать, может быть, действительно, философы-бродяги, а остальные ведь — состоятельные люди. Даже лорды попадаются, которым замки принадлежат, а они на улице в спальных мешках валяются. Странные люди эти англичане…