Татьяна Лебедева - Бандеровка

Они зашли в кафе перекусить. Забрались с ногами на пестрые диванчики, на которых положено сидеть по-турецки, заказали два чебурека с мясом и сыром. Восемнадцатилетняя татарка с черными, гладко зализанными волосами принесла дымящееся блюдо.

— Как вкусно пахнет! — воскликнула Богдана. — Как тебя зовут?

— Эльвира, — ответила она, опустив глаза.

— Эльвира, а ты сама чебуреки готовить умеешь?

— Да, конечно! Я же татарка!

Саша достал кошелек.

— Эльвира, у вас тут цены в рублях, — сказал он. — А у нас только гривны. Ими можно расплатиться?

— Можно. У нас очень многие клиенты приходят с гривнами. Приходится постоянно в рубли переводить — неудобно. Еще и рубль все время скачет. Но мы же теперь — Россия.

— А ты в России хочешь жить или в Украине?

— В Крыму. У нас тут все родственники, мы не хотим никуда переезжать.

Саша и Богдана узнали, что мама Эльвиры сдает жилье туристам. После обеда они поехали к ней. Их встретил беленький двухэтажный домик с полосатым навесом от солнца и с деревьями в кадках у входа. Зеленая деревянная дверь пристройки распахнулась, и оттуда вышла полноватая симпатичная женщина в бордовом спортивном костюме. Она приветливо улыбнулась.

— Здравствуйте!

— Здравствуйте! Сколько у вас номер стоит?

— Вообще четыреста, но сейчас могу отдать за двести.

— У нас есть только сто.

— Нет! Вы что! За сто ничего не снимете, — она секунду помедлила. — Вы откуда?

— Из Киева.

— Заезжайте! — махнула она рукой.

— А можно я с вами сфотографируюсь? — захлопала в ладоши Богдана.

Она вспорхнула с места, подбежала и обняла Диляру. «Держитесь», — сказала та и крепко притянула ее за плечи.

— Никто из нас, крымских татар, не ходил на референдум, — говорила она, показывая комнату. — Зачем? Все до нас посчитано! Мы мирно с украинцами жили всю жизнь. А теперь что будет? Праздники нам отменяют… не пускают нашего председателя Мустафу Джемилева, великого человека!

В городе было много военных, «зеленых человечков», как их называли, — мужчин в форме защитного цвета без каких-либо опознавательных знаков. Они патрулировали улицы по двое, по трое, ездили в маршрутках. Российские ли это военные или местная самооборона — на взгляд определить было невозможно. Над головой, в ясном крымском небе, рядом с солнцем, совершали маневры десятки самолетов. Во всем остальном город казался мирным: так же прогуливались девушки с колясками, сидели на скамейках старушки, играли в песочнице дети.

Богдана присела на одну из лавочек рядом с пожилой женщиной.

— Здравствуйте! — вежливо начала она разговор. — Я первый раз в Симферополе. А вы коренная крымчанка?

— Да! — ответила та серьезно и по-хозяйски. — Город у нас красивый, древний. Посмотреть туристам много чего есть. Где вы были уже?

— Пока нигде.

— Тогда рекомендую вам Мраморную пещеру. Нигде в мире такую красоту вы больше не увидите! Можете тур взять, там и другие пещеры рядом есть. Все старинные, еще доисторические.

Бабушка говорила обстоятельно, с уважением, как советская школьная учительница.

— Как относитесь к присоединению к России? — поменяла тему Богдана.

— Да наконец-то! Хоть будем в великой стране жить, а не с бандюками-фашистами, — женщина как будто выдохнула и, перестав притворяться интеллигенткой, стала сама собой. — Что нам эта нищая Украина дала?

— Но ведь это ваша родина. А что плохого она вам сделала?

— Да бендера эта проклятая вся продалась Америке! — бабка перешла на повышенный тон. — Еще чуть-чуть и захватили б нас — и всех перерезали за русский язык. А я на другом не умею и не хочу говорить! На этом их западэнском кудахтанье! А вы, девушка, откуда, чего интересуетесь?

— Я из Киева.

— Не из тех ли, что на майданах стояли?

— Да, стояла.

— Пойдем, Богдана, не надо, — Саша взял ее за локоть.

— Так ты — бендеровка, разведчица приехала! Информацию выпытываешь! Пошла вон, шпионка! А еще на русском, притворяется со мной, как будто своя!

Саша схватил упирающуюся Богдану в охапку.

— Женщина, замолчите! Вы такую ахинею говорите!

— Это вы предательница! — кричала в ответ Богдана. — Из-за таких, как вы, страна разваливается!

— Сейчас тебя арестуют, фашистку!

Богдана долго не могла успокоиться. «Как можно так не любить свою родину?» — всю дорогу повторяла она. На глазах блестели слезы.

Перед сном они смотрели телевизор. Специально российские каналы, где повторяли одно и то же: преступная хунта захватила власть в Киеве, бендеровцы свирепствуют в стране, нацистской свастикой разрисованы все стены в столице. Корреспонденты брали интервью у женщин, которые рассказывали, что своими глазами видели, как зверски зарезали москаля. Телеведущий угрожал превратить Америку в радиоактивный пепел.

Саша встал и молча выключил телевизор. Его физически тошнило.

— Пожалуйста! Давай посмотрим еще! — попросила Богдана.

— Побереги свои нервы. От этого можно сойти с ума.

Они выпили теплого чаю.

— Если бы Вася знал, как, в конце концов, все интерпретируют, — Богдана заплакала.

— Украина проиграла информационную войну. К сожалению, это факт.

Ночью Богдана вздрагивала во сне. Каждые пятнадцать-двадцать секунд по ее телу пробегала судорога. Саша не мог заснуть. Он лежал и отсчитывал секунды между ее вздрагиваниями.

— Боря, привет! А вы еще устраиваете встречи по средам? — Богдана не виделась с Борей и Светой с января.

— Нет, но вы можете прийти, — голос его в трубке прозвучал глухо.

— Хорошо, тогда мы забежим вечерком к вам!

— Ну не к вам, а ко мне, — ответил он в тот момент, когда Богдана уже нажимала отбой.

«Что он имел в виду? — подумала она, — Светка куда-то уехала?» Но перезванивать не стала.

Вечером Боря открыл не сразу. Пришлось набирать его на мобильный телефон. Послышался шорох, грохот, долгое копошение, и дверь открылась. Боря стоял в проеме взлохмаченный, щурился, как будто только что проснулся. На глазу все еще лежала повязка.

— Привет, брат! Чего не открывал так долго? Спал что ли?

— Пытался немного прибраться, у меня тут бардак, — на Сашу и Богдану пахнуло алкоголем.

В квартире действительно было грязно. В глаза бросался толстый слой пыли, она была на полу, на полках, компьютере, телевизоре; под ногами хрустел песок, занесенный ботинками с улицы; как попало валялась одежда. Даже картины на стене, казалось, висели криво. На кухне из мойки торчала немытая посуда, будто страшный монстр пытался выползти из канализации. Все это выглядело угнетающе.

— А где Света? — спросила Богдана.

Боря открыл форточку и закурил.

— Ушла, — он попытался принять шутливый тон. — Бросила меня, обозвала дебилом и идиотом. И больше здесь не-жи-вет.