Вильям Козлов - Дети ада

Недавно Стас заметил, что один из немецких коллег Миша Бронх что-то часто зачастил в Петербург, где он до эмиграции в ФРГ проживал. Был несколько раз в гостях у него, Стаса. Разумеется, познакомился с Соней. Мише 35 лет, у него свой коттедж в Дюссельдорфе, две машины, он холостяк. Стал привозить из Германии дорогие подарки для нее. Соня, конечно, не отказывалась — женщины падки на это! Одни французские духи, преподнесенные ей на день рождения, стоили тысячи! Не нравилось все это Стасу, но что он мог поделать? Запретить Бронху дарить ценные вещи? Или отказать ему от дома? От Миши многое зависело, он был в дюссельдорфской фирме не последним человеком. И петербургский шеф Стаса велел ему всячески привлекать Бронха. И вот с месяц назад тот прибыл в Петербург и надолго застрял здесь, хотя никаких особенных дел по фирме не было. Остановился он не в гостинице, как это делал раньше, а снял у старого знакомца квартиру на улице Рубинштейна. Несколько дней тому назад Стас совершенно случайно увидел Соню на углу Рубинштейна и Невского проспекта. Он не подошел к ней, а вечером дома завел разговор, что она делала и где была. Жена сказала, что весь день провела в постели, у нее болела голова после вчерашней попойки, кстати, на ней был и Миша Бронх, пробовала читать «Поющие в терновнике», но вскоре уснула. Стас заметил, что днем звонил с работы, но телефон молчал. На что Соня ответила, что аппарат она отключила... Это была первая ложь. Стас проглотил ее, так как не захотел ссориться с женой. Вечером они были приглашены в Солнечное на дачу к его шефу. Тот тоже был неравнодушен к Соне, но Стас понимал, что, имея красивую жену, нужно быть снисходительным к ее поклонникам, до тех пор, конечно, пока соблюдаются приличия... Так вот на том самом вечере приличия не были соблюдены: Стас видел, как Соня и приглашенный на вечеринку Бронх целовались на берегу залива, куда все направились полюбоваться закатом. Они отстали от компании, укрылись за толстой сосной на пляже и присосались друг к дружке... Рассказывая об этом, а он именно употребил слово «присосались», Стас даже скрипнул зубами.

— Что я должен был сделать по-вашему? — уставился он на внимательно слушавшего Рогожина. — Набить обоим морды? Устроить скандал? Завтра же мой шеф вытурил бы меня с работы. Миша Бронх — это фигура, от него многое зависит в нашем деле, а кто я? Свистни, и на мое место прибегут сотни и еще ручку шефу будут целовать за такую манну небесную!

— Работа у вас — манна небесная? — улыбнулся Рогожин.

— Где шелестят долларами и пахнет заграницей, там за работу жизни своей и чужой не пожалеют, — угрюмо произнес Нильский. — Вы что, не на этом свете родились?

— Я, видно, родился под другой звездой...

— Не каждому выпадает в этой жизни настоящая удача, — самодовольно произнес Стас.

— И вы сделали вид, что ничего не заметили? — вернул разговор в прежнее русло Иван.

— Если этого прилипчивого подонка Болтунова можно было припугнуть — с тех пор, как мы его припугнули на Заневском проспекте, он меня и Соню оставил в покое — то с Бронхом этот номер не пройдет... Я не знаю, что мне и делать: или потерять работу и сохранить жену или держаться за фирму и на все закрыть глаза...

— Закрывайте, — равнодушно заметил Иван.

— Черт бы их всех побрал! — вырвалось у Нильского.

Он действительно выглядел растерянным и беспомощным. В серых выразительных глазах сквозила тоска, длинные, с ухоженными ногтями пальцы, теребили молнию на кожаной куртке с накладными карманами.

«Ну что еще этой дурочке Соне нужно? — глядя на него, размышлял Рогожин. — Красивый парень, хорошо обеспеченный, не хам, по-видимому, вон на «Мерседесе» разъезжает! «По описанию Нильского, Миша Бронх — фамилия-то какая! — был невысокого роста с выпуклыми глазами-биноклями, неряшливой каштановой с рыжинкой бородой вокруг носатого лица на шведский манер, ноги кривые, а руки короткие, зато на пальце перстень с синим бриллиантом, который стоит в Германии столько же, сколько и «Мерседес». Была у Стаса мысль напустить на него того самого приятеля, с которым он приходил к Болтунову, когда встретились там с Рогожиным, но заботливый шеф приставил к Бронху телохранителя...

— Раз вы знаете, что жена вам изменяет, что же мы для вас сможем еще сделать? — спросил Иван.

— Уверен! — горько усмехнулся Стас. — Любой муж до последнего надеется, что это не измена, а так, легкий флирт. Ведь я их за ноги не держал? И потом, я должен наверняка знать: день, час, минуты, когда это было... Вы ведь можете сделать фотографии или записать на видео?

— Это противозаконно, — усмехнулся Иван. — Мы этим не занимаемся. Да и аппаратуры у нас такой нет. Выяснить их отношения я, конечно, смогу, но придется вам поверить мне на слово, впрочем, отчет я вам составлю... для личного пользования. В суде он силы документа не будет иметь.

— Я не хочу с женой разводиться!

— Тогда чего же вы хотите?

— Изменяет мне Соня с этим... вшивобородым пижоном или нет? — помедлив, ответил он. — Вот что меня сейчас мучает.

— Ну, узнаете вы... и день, и час, — сказал Иван. — А дальше? Разводиться вы не хотите, работу терять — тоже. Будете все это носить в себе? Не думаю, что вам станет легче.

— Мне и мать говорила, когда я привел Соню домой, что мне с ней придется еще горя хватить, — признался Стас.

— Хорошо, вы будете знать о своей жене, — закончил с расстроенным Нильским разговор Рогожин. Он записал в свой объемистый блокнот все данные о Бронхе и распорядке дня Сони. Она нигде не работала и как хотела, располагала своим временем, чаще всего она убивала его, шастая по коммерческим магазинам: кое-что ненужное сдавала на комиссию, кое-что покупала.

Вряд ли эти сведения, сумбурно выложенные Нильским, могли пригодиться Ивану, но он терпеливо, не перебивая, выслушал его. В профессии частного детектива умение слушать и выбирать из кучи навоза жемчужные зерна немало значило... Следить за Соней Лепехиной не представляло особенного труда: высокая, стройная темноволосая девушка с крупными карими глазами и маленьким розовым ртом, действительно была красива, редкий мужчина не удостаивал ее своим вниманием. Она к этому привыкла и не смотрела на глазеющих мужчин. Особенно часто подлетали к ней тонконогие черноусые кавказцы — эти славились своей настырностью — но молодая женщина смотрела на них, как на пустое место. И те с разочарованными физиономиями отступали, пожирая ее стройные ноги и высокую грудь влажными глазами.

Витрины магазинов-салонов надолго приковывали ее взгляд. Правда, таких витрин было мало: крошечные частные магазинчики ютились больше в подвалах и закутках, вместо витрин на стенах были намалеваны указатели и стрелки, указывающие проход в такие магазины. Каждый хозяин стремился другого перещеголять каким-нибудь вычурным иностранным названием. Но у Сони были свои любимые магазины на Невском, улице Марата, у Кузнечного рынка. Посещала она самые дорогие и крупные. Свою роскошную шубу она давно сменила на джинсовую юбку и замшевую курточку. Черные блестящие колготки — они стали входить в моду — лакированные туфли на высоком каблуке, пышные,- красиво уложенные знакомым мастером каштановые волосы открывали высокую нежную шею. В Соне не было ничего вульгарного, вызывающего, наоборот, некоторая аристократичность просвечивала в ее тонком овальном лице с небольшим, чуть вздернутым носиком.