Вильям Козлов - Дети ада

— Спите дома спокойно: сегодня бомбить не будут.

— Откуда ты знаешь? — удивились ребята. — Ты что, колдун?

— Папа сказал, он всегда знает, когда будут бомбить, мы сразу все в лес уходим.

— А папа откуда знает? — поинтересовались ребята, поначалу подумав, что это очередная шутка.

— Знает, и все, — сообразив, что сболтнул лишнее, ответил мальчик.

И точно: в тот вечер «Юнкерсы» не прилетели.

Проследили за начальником станции и оказалось, что он с сообщником — дежурным по станции — из укрытой за путями землянки передает фашистам сведения об воинских эшелонах в Бологое. Предатель выдал и своих сообщников. Много тогда обезвредили шпионов и немецких диверсантов.

Дом, где я сейчас живу, напротив открытой танцплощадки, приткнувшейся к деревянному двухэтажному клубу. У ограды — щит с афишей. На нем иногда появляются названия кинофильмов. Например, «Дом с мизамином», «Маша — искусственница», «Баланда о солдате», «Госпожа Бовария»... Я вижу из окна четырех молоденьких девушек, о чем-то оживленно болтавших у изгороди» Солнце, зайдя за конусную башенку вокзала, обливало золотистыми лучами их волосы. Мимо шел в новенькой форме с блестящими пуговицами солдат, по-видимому, отпускник. Девушки захихикали и как по команде повернулись к нему спиной. Это ничуть не смутило бравого служивого. Он поправил ремень с надраенной пряжкой, расправил плечи и целеустремленно направился к девушкам. Быстро сориентировавшись, солдат заговорил с высокой симпатичной блондинкой. Та, не обращая внимания на него, что-то продолжала говорить подружкам. Солдат стал постепенно вдоль забора оттеснять ее от них: то руку положит на штакетник, то поближе придвинется, то совсем близко нагнется к девушке с улыбкой, говоря ей что-то. Та несколько раз переходила с одного места на другое — солдат за ней. Подружки весело переговаривались, делая вид, что ничего не замечают.

Совсем оттеснив от них облюбованную девчонку, солдат продолжал оживленно болтать, жестикулировать руками, первым громко смеялся, плечом он отгораживался от других девушек. Блондинка с мольбой смотрела на подружек, прятала покрасневшее лицо в руки, отворачивалась к забору, но помимо воли на губах ее нет-нет и появлялась застенчивая улыбка. А настырный солдат атаковал ее со всех сторон, он походил на вошедшего в раж петуха, распустившего крылья и чиркающего костяной шпорой по земле.

Наконец, одна девушка сжалилась над подружкой: взяла ее за руку и хотела втащить в кружок, но щеголеватый отпускник, очевидно, десантник, ловко перехватил руку и повернулся спиной к ее подружке. Той пришлось отступить.

Видно, смирившись, высокая блондинка, опустив голову, молча слушала разливавшегося соловьем солдата. Подружки, оказавшиеся в стороне — они все еще оживленно разговаривали между собой — теперь все чаще и чаще бросали взгляды на медленно отступающую от них в тень, к клубу, парочку. И во взглядах их сквозило осуждение. Только непонятно было: кого они осуждают: подружку за податливость или солдата за упорство?

Глядя на них, мне вдруг пришло в голову такое сравнение: солдат — рыбак с удочкой, а девушка — попавшаяся на крючок плотвичка. Ходит она на тонком поводке, бросается из стороны в сторону, натягивает леску, вот-вот оборвет ее и уйдет к резвившейся неподалеку стайке других плотвичек, но опытный рыболов начеку: он то ослабляет леску, то снова осторожно натягивает, все ближе и ближе подводя к себе трепыхающуюся рыбку...

И сдается мне, что попавшаяся молодая плотвичка уж не сорвется с крепкого солдатского крючка!

В нашем поселке за две недели августа похоронили девять человек. Для небольшого селения — это рекорд! Четверо погибли на редкость нелепой смертью в одночасье, двое — в автомобильной катастрофе, и лишь трое умерли в постели своей смертью.

Похороны за похоронами, от траурной музыки у всех смертная тоска на душе. А тут еще жара, небо раскаленное, солнце с утра до вечера печет, на огородах пожелтела картофельная ботва. В духовом оркестре — два бородатых старика с мрачными лицами и двое безусых, улыбающихся юношей. Для них пока похороны — очередная репетиция оркестра. Покойников везли на грузовиках с открытыми бортами, за машинами пылил по проселку немногочисленный оркестр, а за ним — провожающие на кладбище в последний путь усопших. Оркестранты потели, с их раздувающихся щек стекали струйки пота. Обливались потом в черных траурных одеждах близкие родственники умерших и печальная мелодия шмелиным гулом начиналась где-то вдали, потом приближалась, нарастала, господствуя над разомлевшим от жары поселком. Бухал барабан, надрывались медные трубы. За машинами тянулись и стар, и млад, особенно много было стариков и старух. Родственники — некоторые с опущенными головами — сидели на скамейках возле гроба в машине — голосили, стенали. Жену, мать, одетых в черное, вели под руки. Никелированные трубы жарко сверкали в ярких солнечных лучах, на них глазам больно было смотреть. Старики и юноша старательно дули в них, извлекая душераздирающие печальные звуки. Один бил в тугой барабан.

В автомобильной катастрофе погибли крепко подвыпившие начальник цеха местного промкомбината Митяев и шофер Ким — они ночью возвращались с рыбалки, перевернулись на «газике» у Балахановского ручья и полетели в глубокий овраг, а четверо погибли вот как.

Тяжело нагруженный бревнами лесовоз оборвал не- обрубленным суком радиопровод, который захлестнул одним концом линию высоковольтной передачи.

Убиравшие на окраине поселка накошенное и высушенное сено мужики — дело было в воскресенье — увидели, как тонкий радиопровод будто живой, кольцами пошел по валкам, распущенного на лугу сена и оно местами задымилось. Ближе всех находившийся от этого места Иванов бросился к проводу, схватил его и тут же с криком упал на землю. Васильев кинулся к нему и попытался граблями сбросить петлей обвившийся провод, но и сам упал рядом. Сидоров, видя такое дело, опрометью побежал к своему дому и жердью сбил с изоляторов электрический провод, после чего вернулся к неподвижно лежащим на сене мужчинам, нагнулся и, даже не вскрикнув, упал.

Четвертый из убиравших сено Осьмеркин, спрыгнул с вилами в руках с незавершенного одонка и побежал к ближайшему распредщиту, там он один за другим отключил все рубильники и вернулся к скорчившимся на земле товарищам.

Стоявшие в стороне люди — понемногу сюда стали подходить соседи, родственники погибших — закричали Осьмеркину:

— Стой! Опасно! Мы позвонили из поселкового на электростанцию, скоро приедет монтер.

— Я рубильники вырубил! — крикнул Осьмеркин и подбежал к Сидорову, думая, что тот еще живой, но едва дотронулся до него, как сам был мгновенно убит...