Валерий Лаврусь - Казбек. Больше, чем горы

«Ага, а ты бы поверил?! Поверил бы, да?!» — вслед кричала баба…

Тот странный юродивый был не кто иной, как Василий Блаженный, один из наиболее почитаемых и любимых святых на Руси (самый известный храм России его имени). Вообще, в Русской православной церкви, а теперь я знаю, и в Грузинской, любят этот особый лик святых: юродивых, или, как их ещё называют, блаженных; подвижников, добровольно принявших на себя образ безумных странников-аскетов, в юродстве своём обличающих и бичующих грехи людские.

И спустя четыре века 1 мая 1965 года другой юродивый, Гавриил, поджёг огромный, двенадцатиметровый портрет Ленина, который вывесили на здании Верховного Совета в Тбилиси в честь и по случаю празднества Дня международной солидарности трудящихся. Облил керосином, чиркнул спичкой и… И толпа, взвыв, снова била.

Арестованный по статье 70-й «за антисоветскую пропаганду» на допросе в следственном отделении КГБ Габриэли, шлепая разбитыми губами, отвечал твёрдо: «Сделал, потому что нельзя боготворить человека. Там, на месте портрета Ленина, должно висеть Распятие! Зачем вы пишете: „Слава Ленину“? Слава не нужна человеку. Надо писать: „Слава Господу Иисусу Христу“». На допросе присутствовал тогдашний первый заместитель Министра охраны общественного порядка Грузинской ССР Эдуард Шеварднадзе. Не государь, конечно, и не Кремль, но в будущем (когда уже можно будет обливать памятники Ленину краской и сносить их, сдёргивая стальными тросами за шею) второй президент Грузии. А тогда… Говорят, юродивый предсказал будущее Эдуарду Амвросиевичу, и тот, сжалившись, отправил Габриэли в психушку. Пожалел, ага…

Из истории болезни:

«Диагноз: психопатическая личность со склонностью к возникновению шизофреноподобных состояний. Разговаривает сам с собой, что-то тихо шепчет. Верит в Бога, в Ангелов. Постоянно повторяет слова: „Всё от Бога“. С окружающими не общается. При обращении к нему говорит о Боге, Ангелах, иконах».

«Если Бог говорит с тобой…» Сумасшедший! Всё понятно! Тут даже психиатром быть не нужно… Кто ещё способен поджечь портрет Ленина в 65-м? Сказать-то не мог? Жечь сразу… Мы бы поверили… Обязательно поверили бы!

Из психушки Габриэли вернулся другим. «Обработали» они его на славу. Сделали святым.

Надо было надеть «кошки» на ледник… Надо было надеть… Надо бы… Нога соскользнула, каблук «спантиков» не зафиксировался, и я, завалившись вперед и на правый бок, покатился по мокрому снегу и льду. По воде.

— Палыч! — заорала Резанова.

Вот чего орать? «Кошки» надо было надевать! Рюкзак пятнадцать килограммов, ботинки, одежда тяжелая, как на восхождение, чтобы меньше досталось тому рюкзаку… Резановский большой рюкзак взял один из гидов соседней группы — решил подзаработать. Ольгин до ледника понёс Андрюха, там вещи на лошадей перекинем. Остальные шесть мужиков несли свои рюкзаки сами. Причём все по два: штурмовой и багажный, только мне повезло, я малый сбагрил Резановой на условии разделения финансовых затрат.

Лежать на мокром льду легко, но сыро и неприятно. Сначала на четвереньки, а потом полностью — я поднялся.

— Нормально всё! — махнул Резановой. — «Кошки» надо было надевать.

У Андрея, он ушёл на полчаса раньше и теперь уже поднимался навстречу, — «кошки»! Хитрый Андрюха. Хотя нет… Опытный!

Лошади к леднику ещё не добрались, пришлось ждать. Нам на руку, успеем переодеться и переобуться. Хотя некоторые в тяжёлых ботинках, рассчитанных на «кошки» и снег, так и пойдут по сыпухе, по камням и примут мучения немалые.

Речки, как и говорил Шота, вспухли. Грязный коричневый поток, бурля и пенясь, нёсся между огромными валунами и заливал пологие участки. Не удержалась на камне и провалилась по колено Резанова. Снова провалился Лёха — не везёт же парню! Остальные перебрались более-менее удачно.

Выбравшись из зоны альпийской пустыни, попали в облака. Близоруко расплывшись, шли почти на ощупь, даже голоса глохли, весь мир съёжился до пяти метров.

— Сейчас всё это, — Шота обвёл рукой густую пелену, — пойдёт обратно наверх. Прямо к Андрею.

Трудно будет Андрюхе.

Вообще, как-то всё трудно пошло с Казбеком. Но тут удивляться нечему, погода дерьмовая, вот и не поднялись. Хотя могут быть и другие мнения. «Не бывает плохой погоды, бывают хреновые альпинисты!» — говорит и повторяет президент «7 Вершин» Александр Абрамов. Но главное, всё обошлось. Обходилось.

— Слышишь, Резанова… Брошу я вас седьмого и поеду в Мцхету.

Книгу о святом Габриэли прочитать перед отъездом я не успел, но узнал: мощи хранятся недалеко от Тбилиси, в Мцхете, в монастыре Самтавро.

— Не поняла… Что значит «бросишь»? — Резанова запыхалась и запарилась, шла в моей пуховке, засунуть её уже некуда, все рюкзаки забиты до пределов.

— Есть у меня одно дело…

Резанова встала и повернулась ко мне.

— Да хочу к мощам мама Габриэли съездить… — пояснил я. — Мне всё кажется, должны мы ему. За грозу… В смысле наоборот! В смысле за то, что ничего не случилось…

Она вновь пошла молча, но теперь молчала сосредоточенно, показательно так, с укором. Обиделась? Обиделась.

— Резанова, дружище, не обижайся! — нагнал я. — Это вроде как моё дело. Я же его сам себе придумал. Не могу тащить тебя… Права не имею. Мало ли я…

— Не обиделась! — оборвала меня Галина. — И поеду с тобой! Его дело, ага… Мы тут все…

— Ладно… Со мной так со мной… О, смотри, — ловко сменил тему я, — опять рододендроны начались!

Начались не только рододендроны, из тумана выплыли велосипедисты, они на себе наверх тащили горные байки. Неужели потом по этой дороге, по этой тропе, поедут? Это ж самоубийство! Тут и ходить-то опасно. Мы все ноги уже изломали, особенно кто в горном снаряжении.

— It’s a danger! Don’t ride here! — предупредил их Шота, они ещё и англосаксы. Самоубийцы не послушались и таки съехали. Догнали и перегнали нас уже перед самой площадкой Самебы — у Троицкой церкви.

На той площадке, с которой сегодня совсем ничего не было видно, даже храма… Ой, да какой там храма! Мы и друг друга-то совсем не видели. Так вот, на той зелёной площадке нас уже ждали автомобили.

Сложились, упаковались, поехали…

— Страшно?! — старый грузин-водитель, остервенело крутя руль, повернул голову назад и уставился на Ольгу. Та съёжилась, вжалась… А грузин продолжал, отвернувшись от дороги, хладнокровно рулить: — Не бойся, дочка, я сам боюсь!

— Главное, на дорогу не смотреть, — нервно сострил я.

— Точно! Не смотреть! — теперь он пристально, в упор разглядывал меня.

Господи, как он рулит? Хотелось крикнуть: «Смотри, блин, на дорогу, блин!». Или на что там, блин… Хотя куда смотреть-то? Туман! Он, конечно, довёз нас.