Виктор Уманский - Борьба или бегство

Я был свободен. События на посвяте и последовавший за этим разговор с Надей эмоционально истощили меня, и у меня не было ни сил, ни желания переживать. Вместо этого впервые за долгое время я чувствовал полное расслабление. Мне больше не нужно было постоянно ждать от мира подвоха, бороться с Надиными страхами, успокаивать её. Каждый шаг больше не представлялся проблемой, требующей серьёзнейшего подхода.

Со мной оставались мои собственные комплексы, но этот груз был ничтожен по сравнению с тем, что приходилось тащить до этого. От человека, расставшегося с любимой девушкой после нескольких лет отношений, люди ожидают потерянного состояния, а то и депрессии. Я же наслаждался вновь обретённой способностью жить и радоваться жизни, не переживая по пустякам. Мне нравилось всё: солнце, слепящее глаза, тучи, проливающиеся дождём, собаки, лающие на меня или подбегающие понюхать, ледяная вода, которую я плескал себе в лицо по утрам. Ходьба теперь доставляла мне физическое удовольствие — раньше такое случалось только в горах. Мне было так легко, что иногда казалось, что ноги не касаются земли и под ними упруго пружинит лишь воздух. Я улыбался случайным прохожим, и иногда мне возвращался удивлённый взгляд, а иногда — ответная улыбка!

День проходил за днём, и я плыл по течению, наслаждаясь передышкой и попутно обдумывая дальнейший путь. Он представлялся мне вполне ясным. Для начала нужно было воспользоваться обретённой свободой и получить от жизни все те приключения, которых я так жаждал. Я предполагал, что на это мне понадобится от полугода до года. А потом… потом мы снова будем с Надей вместе. Мы по-прежнему любили друг друга, просто столкнулись с серьёзными разногласиями. Именно период разлуки должен был помочь нам их преодолеть.

Небольшой оплеухой для меня стало то, что Надя практически сразу после нашего расставания решила отказаться от поездки в Австрию.

— Может быть, не стоит так торопиться? Ты сейчас вся на эмоциях. Выжди хотя бы немного, — написал я ей.

— Я не смогу быть рядом с тобой и не прикасаться к тебе. Мне это будет больно.

— Я и не предлагаю этого. Просто советую не рубить с плеча. Времени до поездки — вагон.

— Чего ждать?

— Хотя бы того, чтобы немного остыть и спокойно всё обдумать.

Надя сдала билеты.

* * *

Я не рассказывал Тане о расставании с Надей, но примерно две недели спустя, после обсуждения рабочей задачи, она спросила:

— А как вообще у вас дела?

— У нас — это у кого?

— Да-да, угадал, я решила обращаться к тебе на «вы». Ты же мой начальник!

— Давно пора.

Она прислала мне рожицу с высунутым языком.

— У тебя и Нади как дела?

— У меня — сойдёт. У Нади — не знаю. Мы расстались.

— Что-о-о? Ты шутишь.

— Увы, нет.

— М-да, обалдеть. Ну ты держись там. Если что, моё дружеское плечо к твоим услугам! Можешь в него поплакаться.

Я немного удивился тому, что Таня не спросила о причинах расставания. Возможно, она решила, что это было бы бестактно.

— Спасибо, но сейчас мне не хочется плакать и страдать. Только расслабляться, гулять и не переживать ни по какому поводу.

— Ладно, если захочешь сделать это вместе, то скажи.

Я колебался. Общение с Таней всё же содержало некий намёк на переживания: она мне нравилась, но у неё был парень. Впрочем, я ведь расставался с Надей не для того, чтобы целыми днями гулять в одиночестве.

— Я не против.

В пятницу вечером мы встретились на Смоленской. Погода резко ухудшилась: в воздухе стояла какая-то холодная дождевая взвесь, да ещё и задувал мерзкий ветер. Я держал рукой воротник пальто, оберегая шею. Таня в своей обычной лёгкой курточке и вовсе тряслась от холода. Мы дружно сошлись во мнении, что приятнее будет посидеть в баре. Такое мнение было не только у нас: все бары оказались забиты, и лишь в третьем по счёту мы нашли себе столик.

Под курткой у Тани оказалась тёмно-зелёная рубашка с короткими рукавами. В баре было темно и парко, а под потолком, подобно НЛО, крутились шары для дискотек. Их разноцветные лучи играли бликами на Таниных рыжих волосах, делая их то зелёными, то фиолетовыми.

Мой коктейль оказался ледяным и очень сладким: я чувствовал персиковый сок, водку и, кажется, мартини. Мне не хотелось обсуждать расставание с Надей, и я готовился мягко дать отпор, если Таня начнёт расспрашивать, но она так и не заговорила об этом. Мы болтали про работу, учёбу, мой диплом и прочие пустяки.

Мне было легко с Таней: не нужно было постоянно думать, как бы случайно не ляпнуть чего-то, что вгонит её в печаль или тревогу. После долгих лет ежедневного жёсткого самоконтроля этот простой факт пьянил куда хлеще, чем сладенькие коктейли.

— Какие планы на зиму? — спросил я.

— Ещё не знаю. А есть предложения?

Ну конечно же: Австрия. Это приключение было вполне в духе Тани. Только вот, если она поедет, то вместе с Андреем — как пить дать. И мне не хотелось видеть этого. И впрямь, лучше уж ехать вчетвером с парнями. И всё же шанс, что Таня поедет без Андрея, как бы мал он ни был, стоил риска. Нельзя было лишаться его только из уверенности, что такого «не может быть».

— Поехать катать в Австрию. В конце января.

Это было неожиданно, и Таня примолкла. Но потом начала выспрашивать подробности. Во мне затеплилась надежда, но я быстро подавил её: очень уж не хотелось потом разочаровываться.

Мы слегка опьянели. Танины волосы то и дело мерцали сполохами далёких галактик, когда она со смехом трясла головой или небрежно отбрасывала их рукой. Страсть к жизни, кипевшая в ней, пленила и не отпускала. По сравнению с ней я был чересчур спокоен, чересчур логичен. Безумно хотелось поймать Таню за руку, в темноте бара притянуть её к себе и поцеловать. По искрам в её глазах мне казалось, что она чувствует моё желание. Но я не мог позволить себе такой роскоши: если Таня всерьёз рассматривала возможность поехать с нами в Австрию, неудачная попытка поцелуя могла похоронить этот шанс на веки вечные.

По дороге к метро я немного успокоился: морозный воздух проветрил голову, отяжелевшую в жарком дурмане. Расслабленность в теле, вызванная алкоголем, на улице превратилась в лёгкую неловкость движений.

Нам с Таней нужно было проехать одну станцию вместе. В вагоне мы встали близко друг к другу; она смотрела на меня снизу вверх, и я отчётливо чувствовал её запах. Когда она говорила, я наблюдал за её губами и кончиком языка, чувствуя лёгкое головокружение. Таня сейчас выглядела робко: теперь я был уже почти уверен, что она заметила моё влечение.

Вот и Арбатская.

— Ну… пока, — сказала Таня.

— Пока.

Я наклонился. Мы обыкновенно здоровались и прощались поцелуем в щёку. Я потянулся к левой щеке, а Таня повернула голову, чтобы подставить правую. Мой короткий поцелуй пришёлся в губы. Сквозь прядь волос, упавшую Тане на лицо, я почувствовал прохладу её губ. Двери вагона открылись. Выходя, Таня обернулась через плечо и без улыбки посмотрела мне в глаза. Я ощутил сильнейший порыв: выбежать следом и поцеловать её уже по-настоящему. Я сжал кулак, и ногти впились мне в ладонь. Таня уходила вглубь станции.