Валерий Поволяев - Три дочери

– Все, – произнесла Полина сердитым шепотом, – он тебя засек. Обязательно вытянет на сцену.

Так оно и произошло. Проходя в очередной раз по ряду, Мессинг остановился около мичмана и вежливо предложил:

– Не составите ли мне компанию, дорогой товарищ?

Коваленко приподнялся в кресле:

– Охотно.

– Тогда прошу со мной, – Мессинг подождал, когда мичман выберется из кресла, и взял его за руку, словно бы хотел проверить пульс, лицо артиста потемнело, неожиданно сделалось строгим. Он вел мичмана на сцену и в такт шагам произносил коротко и весомо: – Так! Так! Так!

Это напоминало некое монотонное заклинание, под которое можно было усыпить какого-нибудь грозного зверя – нильского крокодила или серого африканского носорога.

Мессинг вывел Коваленко на сцену и произнес, обращаясь к залу:

– Сейчас я расскажу вам биографию этого молодого человека. Хотите? – в ответ зал дружно всколыхнулся:

– Да-а!

– А вы, если что-то будет не так, поправляйте меня, – сказал Мессинг мичману.

– Слушаюсь!

– Вы приехали сюда из Севастополя. Правильно?

– Да, – удивленно произнес Коваленко.

– Вы женаты, ваша жена находится в этом же зале. Правильно?

Мичман пробежался взглядом по рядам и подтверждающе наклонил голову.

– Правильно.

– С вами находится и родная сестра жены. Правильно?

Изумлению мичмана не было предела, он сглотнул комок, неожиданно возникший во рту, и молча наклонил голову.

– Вы родились в Одессе, вам двадцать семь лет. Правильно?

Мичман вновь молча наклонил голову. Зал не выдержал, зааплодировал. Аплодисменты были такими громкими, что на сцене от потоков воздуха даже зашевелился тяжелый занавес. Мессинг продолжал держать в своей руке крепкую руку подопытного мичмана – пальцами своими он считывал текст… Ошибок не делал – все, что он говорил, было верно.

– Вы окончили военное училище, но звание офицера вам не было присвоено, – глуховатым голосом продолжил Мессинг, – поскольку училище было артиллерийским, а вы по воинской специальности – моряк. Вас вернули в моряки… Правильно?

Кашлянув в кулак, Коваленко выбил из горла внезапно образовавшуюся там затычку и произнес бесцветно, очень спокойно, почти сонно:

– Все правильно, – он теперь уже ничему не удивлялся, вообще считал, что колдун этот познакомился с его личным делом – буквально читает целые страницы и не делает ошибок.

Поняв, о чем сейчас думает мичман, Мессинг улыбнулся тихо и, отпуская руку Коваленко, поклонился ему:

– Благодарю вас, что согласились принять участие в опыте. Спасибо, – Мессинг поклонился еще раз. – Хочу так же, чтобы знали все: офицерское звание вам скоро присвоят. Осталось немного, потерпите… Это первое, и второе – вас переведут служить в Москву.

За десять дней, которые чета Коваленко не была в Севастополе, город изменился, стал прибраннее, улицы были расчищены, груды мусора, оставшиеся после бомбежек и артобстрелов, вывезены в карьер, брошенный еще во время Русско-японской войны, в центре города моряки комендантской роты посадили деревья – привезли их вместе с землей из Ялты, из Ботанического сада…

– Так, Поля, глядишь, мы скоро покинем нашу любимую землянку, – сказал мичман и удовлетворенно потер руки.

– Не такая уж она и любимая, – недовольно произнесла жена, и Коваленко решил на этом закончить разговор.

– А где же Пироговы? – громким голосом поинтересовался мичман. – Что-то не вижу наших друзей Пироговых. Может, они в наше отсутствие получили квартиру в центре Севастополя?

Пироговы объявились через несколько минут, запыхавшиеся, с кошелкой, в которой принесли десяток куриных яиц. Не удержавшись, кинулись обниматься.

– Сейчас сгородим королевское блюдо из десяти яиц, – объявил главстаршина, – и запьем кое-чем в честь вашего с Полиной приезда.

– Это чем же? – Полина сощурилась подозрительно.

– Ликером под названием «Крейсерский». Подарил экипаж крейсера «Москва», где я чинил кое-какое оборудование.

– Интересно, – протянула Полина негромко, с некой хрипотцой в голосе. – Из каких компонентов состоит ликер «Крейсерский»?

– Попробуешь – узнаешь.

Ликер «Крейсерский» состоял из знакомых ингредиентов – разведенного спирта, сладкого чая и молодой давленой мяты. Полина попробовала и довольно поцокала языком:

– А что? Очень даже неплохо.

И яичница получилась неплохая. Полина оценила ее одним словом:

– Недурственная.

Коваленко выпил «ликера», закусил и, поглядев по сторонам, остановил взгляд на своей землянке.

– Новое жилье нам, значит, не светит?

– Зато нам, Саня, светит другое – румынский порт Констанца.

– Извини, а это с какого перепоя? – мичман поморщился. – Кроме головной боли, ничего хорошего.

– Не скажи. Все же – Румыния, заграница, другие люди… Жизнь там иная.

– Да та же нищета, что и у нас. В Севастополе, мне кажется, лучше.

– Решение уже принято, Саня. Мне так сказали…

– Странно, а нам обещали Москву, – растерянно проговорила Полина, хотела еще добавить несколько слов насчет предсказанного магом офицерского звания, но вовремя прикусила язык. Покраснела, когда на нее бросила завистливый взгляд жена главстаршины. Это было неожиданно: во взаимоотношениях семей Коваленко и Пироговых зависть отсутствовала совершенно.

Жизнь шла. Затяжная война, которая, казалось, никогда не закончится, наконец-то закончилась, люди, радуясь и плача одновременно, отпраздновали Победу, назвали ее Великой и начали встречать фронтовиков.

Те возвратились домой светлолицые, увешанные медалями, с сухими воспаленными глазами, словно бы не знали, что такое слезы, припадали к женам и детям, по вечерам ели картошку с хлебом и, если их просили рассказать что-нибудь о войне, замыкались в себе, погружались в молчание, будто в немоту, и вытащить их из тишины, которую слышали только они сами и больше никто, не было никакой возможности.

Случалось, какой-нибудь рано поседевший дядька, исполосованный шрамами, не выдерживал, срывался, у него начинали трястись, ходя ходуном, плечи. Глаза оставались сухими, взгляд отсутствовал, лицо дергалось.

Домашние разом замолкали: понятно было, что человек видел на фронте такое, чего многим не дано перенести, – и спрашивать об этом не надо…

С возвращением фронтовиков Москва сделалась шумной, беспардонной, появилось много калек, особенно лихо вели себя безногие инвалиды – закидывали крючки на задние бамперы легковушек и с победными криками катались по улицам столицы на своих тележках.

И что еще интересно – появилось много новых шалманов, где продавали пиво. Многие засекли одну вещь – пиво не разбавляли, и около шалманов обязательно выстраивались очереди фронтовиков…