Валерий Поволяев - Три дочери

Свою напарницу по имени она не звала, обращалась ласково, певуче «девонька», и сколько они ни работали вместе, все время звучало это уменьшительное, подбадривающее «девонька». Вере от тети Кириных слов на холодном Шпицбергене делалось теплее. И настроение улучшалось… Хороший человек тетя Кира, ничего не скажешь.

На остров Вера прилетела на справном, только что отремонтированном, пахнущем заводской краской «дугласе», подивилась теплу, по-летнему зеленой травке, пучками вылезающей из земли, и деревянным тротуарам, каких ранее никогда не видела, довольно потерла ладони: «А тут – хорошо-о…»

На следующий день проснулась, выглянула в окошко деревянного барака и едва не села на пол – за окном было белым-бело: ночью выпал снег.

Проснувшаяся тетя Кира тоже выглянула в окно (с Верой у них была одна комната на двоих), кулаками помяла себе глаза, изгоняя остатки сна и вздохнула горестно:

– Все, лето кончилось… Зима. Этот снег не сойдет уже до весны.

Вера посмотрела на численник: что там отрывной календарь глаголит? А календарь подводил итог последнему летнему месяцу – на листке жирной краской была напечатана цифра «31». Тридцать первое августа всего-навсего. В Москве над Сретенкой сейчас летают серебряные нити бабьего лета, прилипают к ветровым стеклам «эмок» и трофейных легковушек.

Но это осталось там, далеко-далеко отсюда, в столице, а она находится здесь, на Шпицбергене, и к этому «здесь» надо привыкать. Вера тоже, как и тетя Кира, вздохнула, вытерла пальцами нос.

В окно был виден угол сарая, прячущегося в вязкой утренней темноте, да округленный земляной взгорбок. Еще вчера на нем росла зеленая трава. Сегодня травы уже не было.

Больше ничего не было видно – день еще не наступил.

– Поднимаемся, девонька, – заторопилась тетя Кира, – завтрак скоро подавать. Если мужики не получат завтрака, они нас с тобою съедят. Вместо котлет и картошки.

Это было серьезно.

Столовая находилась на этой же улице. От барака к бараку тянулись прочные железные тросы.

– Эта проволока зачем? – поинтересовалась Вера.

– Чтобы в пургу не потеряться.

Времени было половина шестого утра.

Завтрак был простой: котлеты, зажаренные с вечера, – их оставалось только подогреть, к котлетам вместо картошки – макароны, чай либо кофе с цикорием, для любителей нежных блюд – манная каша и блинчики со сметаной. Блинчики любила сама тетя Кира, поэтому она пекла их часто.

На Веру сразу обратили внимание. Пользовались столовой не только геологи, здесь бывала добрая половина Баренцбурга – строители, портовики, шахтеры, аэродромный народ: еда в тети Кириной столовой была чистая и вкусная. А главное – недорогая.

Зимой иногда случались проблемы со свежим мясом – не хватало его, особенно в пору, когда пурга наслаивалась на пургу и за пределами троса, натянутого между домами, было опасно ходить, а иногда просто не было возможности: снег заваливал бараки по самые трубы.

Но стоило только пурге затихнуть, как тут же за пределы Баренцбурга выходили охотники.

На Шпицбергене водилась особая порода оленей, в других северных местам таких оленей нет, – это очень маленькие олени, встречаются особи размером не крупнее козы. Но зато этих оленей на Шпицбергене много.

Еще очень много полярных куропаток, в Баренцбурге их примерно столько же, сколько в Москве воробьев.

Летом, – а лето бывает на острове не более двух с половиной месяцев в году, – много уток и гусей. Одно только плохо: мясо их пахнет рыбой.

Но тетя Кира знала искусный способ отмачивания утиных и гусиных тушек, – в результате они начинали пахнуть перцем и кавказский приправой хмели-сунели. Говорят, эту приправу любил сам Сталин.

– А мясо белых медведей едят? – спросила Вера.

– Дураки едят, умные нет.

– Почему?

– Почему едят или почему не едят?

– Ну-у-у, – Вера не выдержала, покраснела: слишком уж нелепые вопросы она задает.

Все поняв, тетя Кира засмеялась:

– У медведей слишком жирное мясо. Сало можно вытапливать ведрами. Не все любят есть сало ведрами.

Завтрак прошел быстро, поварихи остались в столовой вдвоем. Вера нетерпеливо поглядывала в окно: хотелось, чтобы как можно скорее рассвело, но рассвет задерживался где-то, не спешил показываться, хотя ощущалось, что находится он недалеко, еще немного – и в воздухе замерцают золотистые нити выползающего из укрытия солнца.

Диковинно все было здесь, на Шпицбергене этом, совсем не так, как, допустим, в Волоколамске или Истре.

Если оглядеться, осмотреть все потщательнее, то на земле здешней можно найти следы пришельцев с других планет… Интересно все это было Верке Егоровой, так интересно, что сердце у нее сжималось в крохотный остывший кулачок и ей начинало казаться, что оно совсем не бьется. Вера не слышала его и с тревогой думала о жизни своей, о настоящем и будущем.

Да, интересен был Шпицберген и интерес этот у Веры не пропадал – наоборот, усиливался. Тетя Кира думала, что августовский снег и белый медведь, заглядывающий в окно барака, испугают московскую девчонку, а оказалось, нет – та только посмеивалась счастливо, да жадно вглядывалась в лица людей, в очертания обледенелых гор, пробовала на прочность трос, перекинутый к соседнему дому, убеждалась в том, что он не оборвется, и вновь смеялась легко.

Охотники на морзверя – именно так называлась профессия, существовавшая в пятидесятые годы, – каждый день, несмотря на снег и мороз, которые начал понемногу показывать зубы, – уходили на промысел.

Били в основном моржей, тюленей, белух, свежее мясо в «ресторане тети Киры» в ту пору почти не переводилось. Иногда на кухню попадало и китовое мясо. Верка пробовала это мясо в Москве, там его продавали часто, стоило оно недорого, но московская «китятина» была хуже шпицбергенской… Здешнее мясо было настоящим объедением.

Оленина – темная, сочная, без единой жиринки – попадала на плиту очень часто, оленей приносил, взгромоздив себе на закорки, охотник-литовец Николай Вилнис.

Был Вилнис высокий, белесый волосом, очень внимательный, с мягкими манерами; заметив Веру, литовец ошалело захлопал глазами – откуда здесь взялась такая красавица?

Ему ответили:

– Из Москвы.

– Из самой Москвы? – Вилнис удивился еще больше. – А Кремль видела?

– Это ты спроси у нее сам, – сказала тетя Кира.

– Надо же! – Вилнис восхищенно покачал головой.

– Что-то ты, друг Коля, больно уж оживился при виде новой поварихи, – заметила тетя Кира, отерла платком лицо. – Не вздумай сбить девочку с панталыку. Она еще маленькая. А вы, кобели северные, повидали много, пробу на вас ставить негде.

Вилнис промолчал, не нашелся, что ответить поварихе.

Обстановка в комнате, где жила Вера с тетей Кирой, была теплая, домашняя, даже мебель была домашняя, ручной работы, невесть когда и кем привезенная сюда с Большой земли. Например, сундук, прочный, как башня танка, застеленный домотканым рядном – лет сто назад его сгородил неведомый мастер, и сундук этот живет и ныне, служит людям и, наверное, прослужит еще сто лет.