Сергей Комяков - Запрещенная Таня

Еще была одна часть миссии — в ее шкафу хранилось две банки консервированного молока, которые можно было, оставит Ане, чтобы она смотрела за Колей. Но эти две банки не как не могли спасти, ни Аню, ни Колю. А ее поход домой мог только убить ее.

Татьяна понимала, что не пойдет за люминалом — можно опоздать на самолет, единственную ниточку к живой жизни, которая соединяла ее и то светлое, обещанное и ей же описанное будущее. Она достала из стола почтовую карточку и написала на ней красивым размашистым подчерком: «Николай, я уехала с оказией в Москву. Не переживай и не волнуйся. Жду встречи. Твоя. Таня».

Она посмотрела на открытку, та была еще цветной — довоенной. Во время войны таких уже не делали. Татьяна посмотрела на открытку и приписала «Целую».

Телефон зазвонил. Татьяна вздрогнула. Этот звонок мог помешать ей уехать. Телефон звонил настойчиво. Татьяна, наконец, сняла трубку и услышала взволнованный голос Зины:

— Таня, хорошо —то как, что ты на месте. Я здесь внизу. Стою и жду тебя. Спускайся давай. Пора ехать.

— Иду, уже иду, — быстро ответила Татьяна.

Она поднялась, взяла документы и вещи и вышла из кабинета.

Внизу на вахне она оставила ключи от кабинета, сказал вахтеру с серо-желтым лицом:

— Ключи от триста сорок седьмого. Сдала Бертольц.

Вахтер кивнул.

Татьяна кинула открытку в ящик для корреспонденции и увидела Зину. Та стояла в своем полушубке и махнула ей рукой. За ней была видна покрашенная в серо-белый цвет эмка.

Татьяна подошла к Зине:

— Я не пошла домой.

— Таня, давай быстрее, — сказала Зина и показала рукой на машину, — мотор стынет. Надо ехать и ехать быстро.

Это был не новый Ли -2 и не его американский родной брат ДиСи-3, а старенький Ант-4. Впрочем, ожидать лучшего и не приходилось.

В кабине самолета разместились носилки с тяжелоранеными и десяток эвакуируемых.

Татьяне пришлось прижаться на узкой железной скамеечке. Она сидела, прижимая к пальто мешок с шоколадом и консервированным молоком, которое так было жалко оставить Ане.

Зина сидела напротив, она не любила летать самолетами и ее лицо посерело.

Капитан корабля с вниманием врача осмотрел раненых, прикидывая кто из них долетит, а кто нет. После осмотра капитан махнул воздушному стрелку в сторону двери: «прыгай, вес и так велик». Потом капитал подумал и выбросил вслед за стрелком серо-зеленый мешок с почтой. Капитан гулко ударил дверью, металл ударил о металл, резина изоляции от холода стала как дерево, и по кабине долго перекатывался гул металла, завершившийся скверным лязгом закрывшегося замка.

Самолет долго бежал по снежной полосе. Даже наивной Татьяне было ясно, что виной тому изношенные моторы и плохой бензин. Наконец, правое колесо повисло в воздухе, самолет еще раз ударил левым колесом по полосе и повис в воздухе.

— Хороший самолет, — ворвалось в ухо Татьяны, — на нем еще Ляпидевский людей из лагеря Шмидта вывозил.

Татьяна обернулась, — на нее смотрело осунувшееся, но улыбающееся лицо третьего редактора радио. По имени она его не помнила, но помнила, что отчество у него Вадимович. Сейчас он довольно улыбался. Его эвакуировали по третьей очереди, и он бросил у умирающем городе жену и ребенка. Впрочем, сейчас было не до моральных сентенций. Татьян согласно закивала, хорошо, что гул моторов накрыл кабину.

После взлета оживились раненые, некоторые из них поднимали головы. Татьяне показалось, что и стоны их стали громче. Раненые иногда напоминали ей серых гусей, так же поднимались и дрожали их головы, так же бессмысленны были стоны и вскрики. Впрочем, радость от остававшегося за спиной голодного и холодного города наполнила Татьяну и, прижав к груди полудрагоценный мешок, он задремала.

— Наверное, прошли полосу ПВО, — закричал ей третий редактор на ухо.

Татьяна очнулась. Зина, сидевшая напротив ее спала. А редактор улыбался, глядя на Татьяну:

— Я узнавал, это самое опасное — пройти полосу ПВО. Иногда и наши бьют по своим. А немцы именно на границе караулят наши самолеты. Транспортные.

Татьяна кивнула. Хорошо, что самолет трясло и редактору было неудобно. Его валило то влево, то вправо. Но он покопался в своем мешке и вынул железный термос, правда, открыть его он не смог. Потом он еще посмотрел в мешок и с сожалением закрыло его.

Татьяна рассмотрела, что под его пальто виден костюм и серо-белые манжеты сорочки.

— Вас жена собирала? — спросила она.

— Да, да, жена, — громко сказал редактор, и Татьяна увидела его кривые передние зубы, — жена и мама собирали. А ничего не положили. Думаю, что и чай уже застыл. Холодно здесь.

В словах его не было озабоченности и волнения. Это упокоило и Татьяну. Она снова провалилась в теплый сон.

Нега пропала, когда самолет ударился о полосу и с заносом стал медленно останавливаться. Он чертил полосу взбивая мелкую снежную пыль, которая покрыла его окна.

Командир с усилием открыл дверь и в кабину ворвался свежий воздух показавшийся теплым.

— Сначала раненых, — громко крикнул командир и хлопнул себя рукавицами по бедрам, -пассажиры подождете немного. Сейчас выгрузим раненых и пойдете.

Санитары быстро установили трап, по, которому стали спускать носилки. Неожиданно, санитар высунулся из двери и позвал врача. Врач — невысокая женщина с темным лицом медленно поднялась по трапу. Она осмотрела раненого, на которого указал санитар, и сказала командиру:

— Этого заберут потом. Он умер.

Татьяна рассмотрела лицо командира, оно исказилось гримасой разочарования, ей показалось, что он чуть не сплюнул от досады. Еще бы — вытащить труп из Ленинграда. Взлететь с ним с разбитой площадки, красться от мессеров как можно дальше от «дороги жизни», четыре часа полета вздрагивать при каждом чихе списанных в мирной жизни моторов. И привезти мертвеца. Труп из Ленинграда, еще более бестолково было только повезти его обратно в город Ленина. Командир удрученно махнул рукой и соскочил из кабины самолета вслед за врачом.

— Вы где устроились? — прокричал в ухо Татьяны Вадимович, который еще не пришел в себя от гула моторов. Она посмотрела на него: осунувшееся лицо утомленное перелетом было счастливо. Вадимович был рад и явно спешил жить. Она вспомнила это тщедушного человека, приходившего на праздники в Дом Радио в неизменной коричной пиджачной паре. Говорили, что он живет в коммуналке с родителями, женой и ребенком. Привязан и любит их. Но сейчас их отсутствие его совсем не удручало.

— У сестры, — тихо ответила Татьяна, — мы с ней летели вместе.

— А, — закивал Вадимович. Впереди его ждала спокойная и сытая работа на Соврадио дежурным ночным редактором. Он решил жить и ленинградская семья уже виделась им как нечто ушедшее в прошлое.