Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— Тогда дайте мне пропуск в комитет по эвакуации, — настойчиво повторила Татьяна.

Третий секретарь покрутил головой:

— Это не имеет смысла. Комитет по эвакуации возглавляет товарищ Косыгин. Он из Москвы. Он не знает про вас. Да если бы и знал, то ничем не смог бы помочь. У нас огромный список лиц подлежащих эвакуации. Но нам надо вывозить и оборудование заводов, и пороха и материалы и детали боевых машин. Транспорт не только для людей. Вот вам телефон, звоните по нему, и как только будет возможность, вам будет предоставлен транспорт.

Он протянул ей листок с цифрами, Татьяна его взяла, понимая, что бесполезно с ним спорить.

— И зовите, пожалуйста, следующего, — чиновник поправил очки и вздохнул.

В коридоре сидело и стояло множество людей. Это были все те, кто имел право на эвакуацию, но для нее не было возможности. Для многих эта возможность не наступит никогда.

— Все, — Татьяна закрыла за собой дверь и посмотрела на Колю сидящего под одеялом, — это все.

— Что все? — спросил Коля и облизал искусанные во время припадка губы.

— Мы не выехать.

— Почему ты так решила?

— Нет возможности. Мне сейчас объясняли в обкоме как все это трудно и невозможно. Они вывозят материалы, станки, порох, но не людей. Вернее на людей отдают то, что остается. Вот дали телефон и предложили звонить по нему. Но думаю, по нему я никогда не дозвонюсь.

— Ясно, — Коля пошевелился под одеялом. Последнее реям он сдавал все сильнее и сильнее. Припадки были все чаще и все дольше. Он уже не выходил даже в общую кухню. Лицо Коли опухло, по нему постоянно бегали тики. Люминал не помогал, хотя он его исправно глотал. Позавчера у Коли стала трястись левая рука.

— Ты звонила маме, — тихо поинтересовался Коля.

— Да, — ответила Татьяна и положила шапку на вешалку, сняла варежки и =бросила сушиться, — с телефона Натана Яковлевича. Из его кабинета.

— И что сказала?

— Сказала, что у нас с папой все хорошо. И что беременна. Мама все поняла.

— Вот видишь, еще ест шанс.

— Какой шанс, — покачала головой Татьяна, — что она сможет организовать продовольственный караван в Ленинград, прорвет блокаду или организует для меня специальный самолет?

— Из Москвы виднее.

— Я еле пришла. Весь день на ногах.

— Там есть твоя сгущенка, — сказал Коля.

— Я знаю, но не хочу есть. В висках шумит. А еще обломился зуб. Мне нужны витамины и белки. И их сейчас нигде не взять.

Морозов ждали и боялись.

Миша, который настойчиво добрался к ней на работу тихо сказал:

— Как морозы ударят, то швах.

— Ты думаешь?

— Все так думают. Самолетов нет. Все что приходит в город, все идет по Ладоге. Если она станет замерзать, то по календарю на это ухолит три — четыре недели. Сначала будут лед ломать. Но на Ладоге нет ледоколов. И никогда не было. Поэтому, недели две, а то и три город будет без снабжения.

— Ледокол можно перевести на Ладогу по каналам, — сказала Татьяна.

— Нельзя, — покачал головой Миша, — нет близко ледоколов. Да и смысла особенного нет. Ладога не предназначена для транспортировке зимой. Причалы не готовы.

— Значит, — Татьяна посмотрела ему в глаза, — значит за те две или три недели умрет много людей.

Миша пожал плечами под своим пальто. Оно было хорошим с большим меховым воротником.

— А откуда ты все это знаешь, — резко спросила Татьяна, чтобы уйти от реальности.

— Ты еще спроси е шпион ли я? — хмыкнул Миша, — просто сейчас в области филологии небольшое затишье. Большое затишье. Вообще нет ничего. Молодые люди в окопах. Девушки на работах. А меня припрягли писать документацию в Смольном.

— О, поздравляю, — сказала Татьяна.

— с чем? — Миша тоскливо покрутил головой, — я там вместо машинистки. Позвонили на кафедру и сказали те, кто печатает даже одним пальцем на печатной машинке марш в большой дом. Разместили нас на первом этаже, это где Ильич человека с ружьем встретил. Сидим рядами и печатаем кучу инструкций. Сейчас их много надо. Наверное, всей этой бумаги хватило бы, чтобы квартал отопить.

— И где они ее берут?

— Так, склады ее полны. Еще довоенной. Запасли.

— И паек, наверное, хороший?

— Прикрепили к столовой по третьей категории. Это что-то выше дворника. Но дают кашу какой-то суп. Похож он на баланду.

— Так ты откуда знаешь? — резко спросила Татьяна.

— Читал в книгах, как революционеров в тюрьмах кормили.

— А тебе не кажется, — спросила Татьяна, — что большевики после победы всю страну перевели на так полюбившуюся им баланду.

— Может хватит? — Миша посмотрел по сторонам.

— Хватит, — согласилась она, — очень вы щепетильные. Лееб под городом стоит. Вернее в городе. Немцы на трамвае в город могут въехать, а ты все слов боишься.

— Таня, — прошипел Миша.

— Да и ты не Бонапарт, — зло ответила она ему, — нашел чего бояться. Подумаешь, кончат чуть раньше, чем всех.

Миша потер руками лицо.

— Я на твоем месте подумала бы стоит ли моя жопа, чтобы так рисковать. Чувства точно этого не стоят.

— Не считай меня поддонком, — ответил Миша.

— А я и не считаю. Если бы считала, то не пошла бы с тобой и метра. Ты просто слаб.

— А кто сильный был? Костя или Коля.

— Коля и есть, — ответила Татьяна, — а Костя был смелый и сильный.

— Вот от него ничего и не осталось, — проскрипел зубами Миша.

— От нас всех ничего е останется. Хотя это интересная дилемма, как жить. Стоя на коленях или умереть стоя. Я вот тоже не знаю. Знаю, что живу на коленях. Но меня в большом доме ломали. И, наверное, сломали. Я себя после выписки оттуда и человеком не считала. А вот кто тебя искалечил?

Миша махнул рукой:

— Давай сменим тему.

— Давай, — согласилась Татьяна.

— Вчера в дом рядом с моим попала бомба.

— Ты о том, что мне пора бы ходить в бомбоубежище.

— Лучше вообще туда переехать с концами. Тебе там будет лучше.

— C концами?

— С вещами, — поправил Миша.

— А Коля?

— А я, а ты? А миллионы тех, кто будет голодать все эти недели пока Ладога не покроется льдом?

— А что тогда будет?

— В Смольном надеяться, что тогда можно будет организовать дорогу по льду Ладоги. По ней машины будут ездить. Туда — сюда. Ввозить продовольствие и топливо.

В морозный день, когда выпал первый снег Миша и Татьяна впервые попали под обстрел. Он ждал ее у Дома Радио. Она вышла медленно и не была рада его видеть. Ее ноги опухали, она боялась за ребенка и боялась за себя. Она посмотрела на Мишу и подумала, а как он отнесется к ее ребенку. Он, наверное, ревнивец, упорный такой. Такие могут быть хорошими отцами, хотя мужья, наверное, плохие. Ребенка он не полюбит, но воспитает. Добрую нежную девочку и сильного мальчика.

— Татьяна, — привел ее в сознание голос Миши, — ты опять в себе.