Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— сейчас если дошел до хлебного ларька то значит хорошо, — едко ответил Миша, шуток он не любил никогда.

— Понятно.

— Поэтому жить можно у тебя, — сказал он.

— У меня, — согласилась она, — у меня скоро весь дом пустой будет. Если тебя не смущает обстановка.

— Не смущает.

— Тогда давай жит у меня.

Ну, хорошо, — Миша тяжело вздохнул, — надо только определить, как встречаться. У тебя работа. У меня работа.

— Как договориться? — поразилась она его вопросу, — просто, созвонимся. Зачем ты все начинаешь усложнять?

— Это понятно. А как? С работы можно доехать на попутке, а вот на работу придется пешком. Тебе это проще делать.

— Почему проще?

— Тебе не надо каждый день на работу ходить. Можешь ходить, а можешь и нет.

— Ясно, — поняла Татьяна, что семейная жизнь уже началась, — ты намекаешь, что мне надо сидеть дома и ждать тебя? Ты ответственный работник, а я свободный художник. Работаю под настроение. А не от забора до обеда. Так?

— Нет.

— Значит, я не правильно тебя поняла?

— Нет не правильно. Хотя бы ты могла не опаздывать? — сказал Миша, — или стараться не опаздывать. Беречь мое, наше общее время.

— Угу, — ответила Татьяна, — что позволено девице, то не позволено замужней бабе.

— Хорошо, — сказал Миша, — поступай, как знаешь.

— О, это мне знакомо. Это означает, что если ты не сделаешь, как хочу я, то пожалеешь об этом.

— Поступай, как знаешь, — упрямо повторил Миша, — здесь люди и такие вопросы надо обсуждать лично. Нет смысла все это выносить на общественность. И мне действительно надо работать.

— Хорошо, — Татьяна посмотрела на телефон, — ладно. Давай встретимся у меня. У тебя есть знакомая прачка? Или кто-то знакомый в прачечной?

— Нет, — удивленно протянул Миша, — вопрос у тебя интересный. Умеешь ты озадачить. Думаю это сейчас сложно устроить. Мыло ведь делают из жира. А зачем тебе?

— Надо простыни постирать. На них умер Коля.

Миша помолчал. Потом хмуро сказал:

— Я принесу свои. Пока прачку будем искать, то и лето наступит.

— Хорошо когда ты приедешь?

— Сегодня. А чего тянуть?

— Я скоро освобожусь и буду тебя ждать в нашей комнате. Ты помнишь, где она?

— Пока не забыл. Н мне надо будет заехать домой.

— Опаздывай. Я буду ждать.

Закончив разговор с Мишей, она посмотрела в небольшое зеркальце и поднялась к Натану Яковлевичу. Он все так же сидел в чужом и холодном кабинете и быстро писал на четвертушках желтой бумаги.

— Что вам Танечка? — поднял он голову от бумаг.

— У меня к вам личный вопрос.

— Но здесь чем могу, тем и помогу, — Натан Яковлевич развел руки, — вы, же знаете сейчас все по нарядам. У меня в распоряжении остался стол и несколько карандашей. Даже чернил вам не могу предложить. Хотя вы и карандашами отлично справляетесь.

— Я не о снабжении. У меня совсем личный вопрос.

— Хорошо, — ответил он, — хотя я думаю, что и здесь мне вам помочь не чем. И в личных вопросах вы меня обошли и превзошли.

— Как вы считаете, — сказала Татьяна неожиданно громко, — Натан Яковлевич, женщина, которая завела любовника через три дня как узнала о смерти мужа сука?

Натан Яковлевич оторопело посмотрел на нее:

— Танечка, сейчас, когда такая обстановка. Вы нашли, о чем меня…

— Вот поэтому я и интересуюсь у вас, — перебила она его.

— Сука? — тихо переспросил Натан Яковлевич.

— Да, — четко ответила она, — сука! Блядь! Шлюха! Шалава!

— Сейчас если женщина вообще завела любовника это подвиг, — спустя несколько мгновений спокойно ответил ей Натан Яковлевич, — не просто дала в подъезде за ложку тушенки или кусок рафинада, а завела любовника. Мы взрослые люди и понимаем, что есть разница.

— Это ваше мнение или совет мне?

— Натан Яковлевич зябло потер руки. Посмотрел на нее. Опять посмотрел на стол:

— Вы меня всегда поражали своим жизнелюбием. Вы потрясающий человек Таня. Мне жаль, что никогда бы не выбрали меня, будь я даже на двадцать или тридцать лет моложе. Мне остаться только смотреть и завидовать вашей жизни. Быть счастливой в не счастье, это великое умение и великая любовь к жизни. Но скажу вам так, если бы Фанечка завела любовника через день после моей смерти я не стал бы ее осуждать. Если бы она сделала это сейчас или в сороковом году или в двадцать третьем, когда мы с ней поженились. Нам всем осталось не так много, чтобы тратить время на пустые эмоции и чтение передовиц центральных газет. Нас всегда не много остается времени, но понимаешь это только когда ты далеко за перевалом. Когда тебе давно за тридцать или сорок.

— А если бы Фанечка дала за ложку тушенки в подъезде, — спросила Татьяна.

— Сейчас я не стал, бы осуждать ее ни за что, — Натан Яковлевич опять посмотрел на стол заваленный бумагами, — если вы хотите индульгенцию, то не мне ее давать. Я не спас ни свою жену, ни свою семью. И очень стар, чтобы завести новую семью. Жизнь моя так уныло и закончиться, а похоронят меня соседи и Радиокомитет. Какие в такой ситуации советы? Но скажу вам просто — не ищите себе оправданий, они могут не пригодиться в жизни.

Она вернулась в свою комнату. Никто не встретился ни на лестнице, ни у двери. И, наверное, это было хорошо. Татьяна открыла дверь и села у стола. Круг замкнулся. Миша обвешал не опаздывать, оговорившись, что будет вовремя, если не задержат на работе. Тяжелый у будущего любовника характер.

Она осмотрела комнату. Нашла чайник, с остатком воды. Под столом стояло ведро, которое Коля изготовил как судно. Татьяна открыла крышку. Ведро было наполовину заполнено замерзшей мочой, калом и рвотой. Закрыв крышку она вспомнила, что в доме давно нет канализации и воды. И жить здесь тяжело, это не подвал Дома Радио.

Миша опоздал на полтора часа. Но зато припер огромный черный чемодан.

— Приданное, — усмехнувшись кивнул он на чемодан.

Он поставил чемодан на пол, открыл его. Потом бросил Татьяне пачку простыней, наволочки и полотенца.

— Здесь нет воды, — тихо сказала она, рассматривая мишино «приданное».

— Я знаю, — ответил Миша, — мыться нам придется по месту работы. А сортир у вас сделали во дворе. Там скворечник фанерный стоит. Хоть на это ума хватило.

— Наверное, сил, — ответила она, — у нас в доме практически никого не осталось. Три домкома умерли за зиму.

— Странно даже, — свистнул Миша, — а дом — то не плохой. Комнаты большие потолки высокие. Странно, что у вас такой контингент.

Простыни которые принес Миша были чистые того самого бело-серого цвета, заполнившего ее жизнь несколько лет назад. Но здесь они пришлись к месту. Они не меняли картину — они ее дополняли.

Она застелила кровать и пожила сверху одеяло. Окно было плотно закрыто. Татьяна повернулась к Мише: