Сергей Комяков - Запрещенная Таня

— Все у тебя к одному сводиться.

— Ну, тогда запор. У стариков это бывает.

— Фу, — отмахнулась Танюша, — Сергей Васильевич не старик. Очень даже ничего. Конечно, для дам в возрасте. Для тех, кому старше тридцати.

— Ты прямо о старухах заговорила, — Маша обернулась на здание университета, — а я думаю, что если мужчина утром грустный, то у него ночью не встал. Или жена не дала.

— Маша, ну сколько можно.

— А что тебя так смущает?

— Он все-таки мой научный руководитель. Мне с ним общаться. А я после твоих слов буду думать то о его запоре, то о его потенции. Не очень-то хорошо для общения на умные темы.

— А ты не думай, — предложила Маша, — но ведь странно. То он тебе ребенка предлагает с мертвецом сделать. То молчит и грустит.

— Он грустил, но не молчал, — быстро ответила Танюша, — а умные люди иногда размышляют и мы думаем, что они грустят. А на самом деле он в своих мыслях.

— Твой научник, тебе с ним и разбираться.

— Ой, ладно, что нам — то переживать, — рассмеялась Танюша, — мне бы диплом быстрее защитить. Тогда уже определимся с Павликом, где и как жить. Он машину новую хочет, а я отдельную квартиру.

— В Новой Москве? — спросила Маша.

— Почему в Новой Москве? — спросила Танюша.

— Понятно ведь все, на новую в городе у него кредитного рейтинга не хватит. Тем более, что он о машине задумался.

— Ну, тебя, — ткнула подругу вбок Танюша, — сдалась мне эта Новая Москва. Оттуда я никогда не приеду в город. Вот поэтому мне нормальная работа нужна, а не эти раздумья над дипломом. Сколько можно копаться в чужой жизни? Я иногда чувствую себя каким-то патологоанатомом или геологом. Сижу и смотрю на эти фотографии семидесятилетней давности и читаю дневники и стихи. Ой, как надоело!

— Надоело, — согласилась Маша, — даже мне надоело твои бурчания слушать. Все диплом, диплом, диплом. Ты как старушка погрузилась в бытовуху, и выйти не можешь. Слишком ты все близко в сердцу берешь.

— Ты так думаешь? — спросила Танюша.

— Ага. Мне даже представить сложно, что будет, когда ты родишь. Наверное, навсегда, с нами перестаешь встречаться.

— Нет, — запротестовала Танюша, — нет. Ну, до такого не дойду.

— Еще как дойдешь, — усмехнулась Маша, — вот моя старшая сестра родила. Представляешь все время с ребенком. С ним и с ним. А до этого всех детей спиногрызами называли и паразитами. А теперь ее ни в фейсбуке нет, ни в твиттере.

— Да брось ты, — Танюша даже остановилась, — такого не может быть!

— Почему? — Маша пожала плечами, — а ты зайди на ее страницу. У меня в друзьях она есть. Зайди и посмотри когда она последний раз там была. Ее сейчас во дворе с коляской встретить проще, чем в фейсбуке.

— Да, — тихо сказала Танюша.

— Вот и ты, — повернулась к подруге Маша, — если так будешь запморачиваться по таким мелочам, то такой же клушей станешь. Может и пироги научишься печь. А потом начнешь простыни шить и в родительский комитет вступишь.

— Все же надеюсь такого со мной никогда не случиться, — через несколько мгновений ответила Танюша, — вот диплом этот добью и все. А во всем эти майские указы виноваты. Подняли, преподам нагрузку вот они всех и напрягают. А до них подписывали дипломы и даже не читали.

— Опять ты об этом, — напомнила Маша.

— Да, надо заканчивать с этой Бертольц и с этим Ленинградом, — согласилась Танюша.

— А что он тебе все же сказал, что ты так загрузилась? — поинтересовалась подруга.

— Представь, что ничего особенного. Просто он ответил на мои вопросы о Бертольц.

— В смысле? — не поняла Маша.

— Ну, — Танюша пожала плечами, — я у него спросила, как ее такая активная жизнь сочеталась с тогдашним представлением о морали нормах жизни.

— А он?

— Он? — Танюша опять пожала плечами, — он ответил странно как-то. Сказал, что тогда тело было смыслом жизни, а сейчас оно стало средством.

— И как это понимать?

— Ты знаешь, — Танюша посмотрела себе под ноги, — я это так поняла. Вот тогда, в ее время любовь была ради любви. Ну, или секс был ради секса. Ради наслаждения. А теперь все это стало средством. Вроде, как сейчас это для того, что бы получить состоятельного мужика. А раньше женщины были беднее, но свободнее.

— Он, — ответила Маша, — Сергей Васильевич твой нас прямо в шлюхи записал.

— Вот и я не знаю, как это все понимать. Вроде, выходит, как сказала. А мот он что-то иное имел ввиду. А с другой стороны она же мужиков меняла не из-за денег или машин, а по необходимости. А если бы сложилось все иначе, то и жила бы она с одним. Спокойно и счастливо.

— А и умерли бы они в один день, едко дополнила Маша, — но только с разницей в двадцать лет.

— Вот я и подумала насколько он прав. И могла бы я так же.

— Не могла, — ответила Маша, — если бы могла, то вместо Павлика был бы Вася из одиннадцатого «Б». Но он в какой-то архивный институт поступил. Там не то, что на Новую Москву, он там и на Пермь не заработает. Хотя любовь у вас была.

— Ну, хватит, — и Танюша шлепнула подругу сумкой по попе.

— Знаешь, — Татьяна посмотрела на Мишу, — Даша пропала.

— Какая Даша? — не понял он.

— А, да ты же не знаешь, — Татьяна поправила воротник свитера, — над нами женщина живет с дочерью. Дочь зовут Дашей.

— А знаю, — быстро вспомнил Миша, — видел ее пару раз. Старушка такая, а дочь не видел.

Татьяна вздохнула:

— Ни какая она не старушка. Практически моя ровесница. Только с дочерью живет. Муж у нее был. То ли бросил, то ли посадили. Я из ее рассказов ничего толком не поняла. В общем, нет у нее мужа. Только одна дочь. И другие мужики у нее не задерживались.

— Понятно, — протянул Миша.

— А вот сейчас Даша пропала. Пошла в школу и не вернулась.

— И что она делать думает?

— Я ее видела на лестнице, — Татьяна посмотрела на входную дверь, — она не знает. Но я ей сказала, что надо искать. Сначала взять без содержания на ее заводе, а потом в школу идти и в милицию.

— Она согласилась?

— Она? — Татьяна даже вздрогнула от странного вопроса, — Даша для нее всем была. Даже не знаю, что она еще придумать может. Столько лет растила. Одна без мужа подняла. А она исчезла.

Аня пришла с опозданием на два дня. Медленно переступая распухшими ногами она поднялась по лестнице на пятый этаж.

В этот же день Миша припер буржуйку. В их комнатах еще топили. Но гарантировать того, что это будет так и дальше не мог никто.

Печка была уже обгоревшей, только дверца была приварена заново.

— В институте у сторожа вся семья умерла, — сказал Миша, — он переехал к бабе какой-то и продает все имущество. Эту печку я у него справил за три пайки хлеба. Вот еще две переварил в гараже за полста водки.

— Ты думаешь нам это очень нужно, — спросила Татьяна, для конторой появление этой печки казалось началом новых трудностей.