Марина Владимирова-Крюкова - «О чём вы думаете?»

где странствует память, что стирает, что выбеляет, а что тенью зачерняет, переворачивает и привирает

мечты с памятью переплетаются

детская страсть к дороге с тягой к дому — в одном букете

кто-то уже с памятью распрощался, кто-то выжил из ума, кому-то — всё одно — день/ночь, вчера/сегодня

кто-то расцвёл, кто-то силён, этот мудрым стал, у этого — глаз тусклый, у того — всё ещё будет, у другого — новый виток — машинки, Колобки, мишки плюшевые и Красные Шапочки, есть и те, кто сами с собой в прятки играют

кто-то рвёт себя, желая и стремясь

кто-то смирился, что его не хватило даже на…

кто-то достиг в мечтах всего и высот, а сейчас довольно сидит в кресле, укрывшись плюшевым пледом

кто-то победил компьютерного монстра

кто-то написал книгу никому ненужных советов

кто-то сегодня утром понял, что всё ещё может быть, вдохнул и…

было… не было… есть или нет?

чего ты хотел в том своём детском детстве

кем быть хотел

кого звал быть рядом с собой

сделал?

сбылось?

муж, глянувший Волком на супругу, на этот раз не признал в ней Красную Шапочку, а она с прошлой недели надеялась на повторение — ей тогда, неделю назад, понравилось

а в это же самое время, на другом конце улицы, ушастая баба кричала своей внучке, лет 12-ти от роду, чтобы та «не шлялась вечером по закоулкам», потому что «это в лесу волки, а здесь, раёне, мужики <���эдакие-разэдакие>»

и ещё одно событие произошло на той же улице:

купивший красную бейсболку г-н Балалайкин, отправился в магазин, и среди прочих продуктов решил накупить пирожков, что стряпают в пекарне при магазине, и вынужден был задуматься над вопросом *умеющей делать выводы* кассирши:

— к бабушке собрался, шалунишка? горшочек с маслом не забудь!

Аркадию Козло-Бородскому снился сон. В том сне он был любим. Пронзительное ответное чувство на мгновения скрашивало пробуждение. Но поворот головы на подушке возвращал в мир яви. Он, закатив глаза под опухшие веки, отворачивался, но образ из сонных грёз к этому моменту уже покидал его. И вторгался другой… образ. Образ некогда любимой. Некогда желанной. Этот образ вместе со своей обладательницей был доступен. Именно доступность и делала его для Козло-Бородского недоступным. Хотелось драки. Хотелось погони. Хотелось сорить деньгами. Бросать шубы в лужи. Скупать цветочные ларьки. Хотелось мчаться за персиком, рассекая тьму. Томиться от ожидания почтового голубя. Писать стихи. Отправиться в даль светлую.

Да чёрт его знает, чего ещё ему хотелось.

— Аркадий, перестань, ну сколько можно… — заговоривший сонный образ с соседней подушки, кряхтя и скрипя, прервал поток струящихся желаний.

— Ну, какие персики, Аркадий, какие ларьки… какая драка, дери тебя чёрт, Аркадий, ох-хххх.

И тут образ на мгновение застыл, а оживившись, хмыкнул, и затем рассудительно, но удивлённо произнёс:

— Хотя, ладно… только, Аркадий, столовое серебро пусть останется, и того петушка, что из муранского стекла не дари, ладно? пообещай, Аркадий!

Курьер, пока я проверяла заказ, разглядывал книги, что в шкафах.

— Это вы их читаете? — корешки книг по психологической диагностике, сексуальным отношениям М и Ж, сказкам в психотерапии, НЛП, развитию личности, семейным кризисам, поискам мифической пары, etc.

— Да.

И тут он натыкается взглядом на «Любовные треугольники». Замирает. Краснеет. И выдавливает:

— А что, это тоже изучают? — «тычет в книжку пальчик» (с)

— Изучают.

— И чего пишут?

— А, так. Всякое…

— Ну,.. это плохо, наверное — треугольники?

— Бывает, что и плохо.

— А хорошо бывает?

— Бывает.

— У друга семейное кресло расшаталось. Ему ножка понадобилась. Он и нашёл себе любовницу. Понимаете?

— А любовнице он сообщил, что она — ножка от семейного кресла?

Вот, к примеру, этот мужчина. И ему тяжело. Его образ жизни <���отношения с миром> — набор условностей. Петь не может. Убедили, что медведь на ухо наступил. А хочет. Петь хочет.

Ноги сами в пляс идут. А ему приходится сидеть на месте. Слон в посудной лавке — сказали.

Стыдливо корябает на полях блокнотика строчки. Ха-ха-ха — хохочут, х-ха — добавляют. А что смешного-то…

Знает он, что рисует, как курица лапой, сколько раз слышал об этом. А ещё так иронично и риторически вопрошали: о! а кто этот художник, от слова «худо», а-ааа?!

Тяжело. Ему тя-же-ло. На душе, в животе, в ногах. Вообще внутри тяжело.

Вот сегодня, например, пришлось напяливать маски интеллектуала, значительного и сильного SM. А чтобы лицом в грязь не ударить. Чтобы даму покорить благородством. Демонстрацией успешности и достатка сразить. Несколько раз надевал пользующуюся спросом маску романтика. Сработало-сработало. <���Видел, как её сердце пульсировало в шейной ямочке. Как глаза опускала, а бровь вскидывала>. Стул пододвинул, сумочку и пальто подал, ужин оплатил. Провожая, цветы купил.

Думал, что хочет продолжать с ней отношения.

Чмокнув в щёку на прощание, упорхнул. Почувствовал облегчение. Облегчение было велико. Понял, что весь вечер на плечах гору носил — изображал правильное. Но внутри у него стало пусто. Не легко, а именно, пусто. Облегчение обернулось пустотой. Ему хотелось петь, но он представил её <���тайную> ухмылку. Он хотел пригласить её на вечер танцев. А она, поди, считать обороты начнёт вместо того, чтобы испытать восторг от кружения и прикосновений. Фантазировал, как покажет <���ненароком> карандашную зарисовку… Оу… оу-оу, — произнесёт она, — а что это здесь такоЭ изображено-ооо, — спросит…

— Нет, — сказал он пространству.

— На фига? — спросил себя.

— Не хочу, брысь, брысь! Достали все, «чтонарисовано, чтонарисовано»… ничего не нарисовано, пустота нарисована. Всем ясно?! Пус-то-та — и на листке, и внутри.

Она же весь вечер была в восторге и удивлении, что встретила принца. Принца-принца-принца. Да-да-да. Того самого. Его. Наконец-то.

А когда мы поженимся, то будем вместе петь по вечерам, в компании с друзьями <���а потом и колыбельные> — здорово будет — мечтала она. У него такой красивый голос, а речь… м-ммм, а кругозор — сколько всего знает. И такой стройный, элегантный и хорошо сложённый мужчина, наверняка, пластичен — рассуждала сама с собой. И вкус художественный есть — как подобран костюм, цвет, и руки художника, пальцы… а глаза… его глаза, его взгляд — мягкий, понимающий, зовущий…

Он самый настоящий шедевр. Уже люблю. И жду. Жду. Жду…

Жди

Порой Пекарю не спалось.