Лариса Миллер - Островок безопасности

Поздравляю тебя с наступившей средой,
С листопадом, с блескучей озёрной водой,
С тем, что в час листопада все музы при деле,
Поздравляю тебя с серединой недели,
С тем, что дождик, который слегка моросит,
В эту дивную среду под счастье косит.

И никуда от этой грусти не деться,
И невозможно от нее запереться,
И невозможно её в дом не впустить,
Коль ей захочется придти погостить.
А можно только усадить её рядом
С окном распахнутом и шепчущим садом,
Что ей расскажет в своих тихих речах
О легких крылышках, тенях и лучах,
О гибкой ветке, что под яблоком гнётся,
И грусть послушает и вдруг улыбнётся.

Во имя чего? Да во имя вот этой
Небесной лазури, еще не задетой,
Во имя рассвета, вступившего в силу,
Во имя той осени, что попросила
Меня в этом мире еще задержаться,
Чтоб в тихом пруду вместе с ней отражаться.

Перемещаются ТУДА
Те люди, что меня любили.
Уходят из привычной были
В мир, не разъятый на года.
И это значит есть кому
Меня и ТАМ принять, приветить
И на вопросы мне ответить,
Коль, растерявшись, не пойму,
Как обитать на свете ТОМ,
Как ТАМ наладить быт и дом.

Меня однажды окрылили
И горизонты мне открыли,
И я теперь — чуть что — лечу.
Сейчас лечу я на свечу.
То бишь, на лист, что сух и ярок:
Когда останется огарок
Свечи, найду другую цель.
Меня устроит даже щель
Меж штор оконных или вспышка
Зари, иль в хворях передышка.

Давайте, сверясь с расписаньем,
Займёмся тихим угасаньем,
Изучим тонкости его,
Не упуская ничего.
Изучим грани увяданья.
Раз мы частица мирозданья,
В котором есть и то и сё,
То мы должны постигнуть всё.
Мы — часть вселенной, часть природы,
Где не выходит смерть из моды.
И раз пока она в чести,
Поучимся шептать «прости»,
Как шепчут листья, облетая,
Как шепчет день, тихонько тая.

Вот по какому я вопросу:
Как сделать, чтоб не знали сносу
Душа и тело, чтоб не мерк
Мой мир ни в среду, ни в четверг,
Да и в другое время тоже.
Ты можешь так устроить, Боже?

Поскольку жизнь такая сложная,
Унынье — роскошь невозможная. а
Ведь надо как-то выживать,
Прорехи, дыры зашивать,
Ткань жизни смятую разглаживать
И как-то быт земной налаживать,
И делать так по мере сил,
Чтоб он мне радость приносил.
А он упорствует, артачится,
Велит мне: «Плачь», а мне не плачется.
Вернее, плачется, но я
Лазурью обметав края
Канвы, на ткань взгляну опасливо
И вижу: светится. И счастлива.

Собираюсь здесь жить, пока жить не расхочется.
Собираюсь здесь жить, пока время не кончится,
И пока над макушкою небо висит,
Из которого дождик слегка моросит.
Собираюсь здесь жить и надеюсь при случае
Убедить, урезонить мгновенья летучие,
Чтоб они, продолжая летать и шуршать,
Моим планам не вздумали вдруг помешать.

Как назвать этот путь?
Назови его необратимым.
Как назвать этот миг?
Назови его невоплотимым.
Что же делать, скажи,
Что же делать, о Господи, мне
С невозможным таким, тупиковым
безжалостным «не»?
«Но ведь есть еще свет,
свет немеркнущий, необоримый, —
Слышу тихий ответ, —
Небесами моими творимый».

Нет, надо было подождать
И не спешить на свет рождаться.
Нет, надо было дня дождаться,
Когда наступит благодать.
А так приходится самой,
Самой устраивать все это
В краю, где скоротечно лето
И темень жуткая зимой.

Коль говорят, что неизбежно горе,
Не слушай их и не живи им вторя…
Сам постигай порядок заведённый,
В котором пир сменяет труд подённый.
Сам постигай сей мир непостижимый,
На счастье и беду неразложимый.
И ты поймёшь, постигнув все нюансы,
Что равные у счастья с горем шансы.

Я особенно смертна, когда просыпаюсь,
Потому что, проснувшись, невольно касаюсь
Нити жизни, которая мелко дрожит,
Так дрожит, будто только что страх пережит,
Страх не знаю чего — одиночества, смерти,
Пустоты ли, тщеты ли земной круговерти,
Темноты, белизны наступившего дня,
Что вот-вот ослепит ярким светом меня.

Когда я наконец решусь,
То в гости к счастью напрошусь.
Мне интересно, как живётся
Тому, кто дивно так зовётся,
В каком живёт оно краю,
С кем разделило жизнь свою,
И как смогло оно устроить
Так, что нельзя его расстроить.

Возьмём сегодня для примера
Меня. Труды мои — химера.
Все дни со страстью, с куражом
Гоняюсь я за миражом.
И тем же занята ночами.
Спроси: «Зачем?», пожму плечами.
Спроси, как время провожу,
Скажу: «Вокруг себя гляжу».
Спроси, каков мой род занятий,
Скажу: «Ищу я для объятий
Объект. И всё, что отыщу,
В свой стих немедленно тащу».

Сей скоротечной жизни миги —
Они должны быть в красной книге.
Нельзя ни комкать их, ни мять,
Их надо, точно дар, принять,
Чтоб те, что в душу к нам влетели,
Покинуть нас не захотели
И больше не рвались вперёд,
Замедлив чудом свой полёт.

Хочу с тобой поговорить,
Но как назвать тебя — не знаю.
То белым светом называю,
То называю «жизни нить»,
То назову тебя судьбой,
То временем, то небесами,
Где я могу парить часами,
Неся тетрадочку с собой.
Во всяком случае, ты то,
Ты тот, ты та, с кем важно крайне
Мне побеседовать о тайне,
Которой не постиг никто.

Конечно, жить на свете сложно,
Но лишь таким путём и можно
Увидеть неба синеву. Я потому лишь и живу,
Что в этом мире есть такое,
Что не даёт никак покоя,
Что трудно описать пером.
Вот листья в воздухе сыром
Летают. Им пока летится.
Нам с ними выпало родиться
В одном краю. Я в те же дни
Кружу по свету, что они.
Живут они, как жить привыкли —
Чуть покружились и поникли.
А я который год кружу
И всё ума не приложу —
Как можно покружить и сникнуть,
Упасть на землю и не пикнуть.