Андрей Латыголец - «Годзилла»

Приехали на место, где-то через полчаса. Зашли с чёрного входа в двухэтажное здание, и направились в маленькую комнатушку два на четыре метра. В комнате стоял стол, на столе два монитора, на одном камера выходила на шлагбаум, на другом смотрела на входную дверь в корпус. Нашей задачей было поднимать шлагбауму, если подъезжали машина, и открывать входную дверь, если подходили люди. Посторонних там не было, поэтому нам смело можно было пропускать всех посетителей. Борода моментально погрузился на стул с боку от мониторов, достал телефон и включил какой-то фильм, меня же, как молодого, посадил за управление.

Первых часа два я сидел смирно, то и дело нажимая на кнопки. От потока людей и машин, спать не хотелось, но ближе к обеду стало рубить. Борода молчал, а я, помня предостережения Потапа, помалкивал.

В двенадцать часов к корпусу подъехал пищевоз. Я вышел с котелками, взять нам пайка.

— Мне супа не бери, возьми второе и белого хлеба с киселём, себе бери, что хочешь, — дал мне указания усталым голосом ефрейтор.

На пищевозе приехал младший лейтенант Секач, командир первого взвода второй роты охраны, за которым я и был закреплён. Набрав нам еды, себе я положил двойную порцию первого и второго, жрать смерть как хотелось, зашёл за «уазик» покурить с водителем из «автобата». Секач вылез из кабины и подошёл к нам, некоторое время молча рассматривая меня, смеряя ростом. Это был коренастый парень лет двадцати трёх со скуластым квадратным лицом, как и у лейтенанта Левковича, с большими детскими глазами и со шрамом посредине лба.

— Учитель истории? — поинтересовался у меня лейтёха.

— Так точно, — ответствовал я.

— У меня жена в педе учится на физико-математическом факультет.

— Бывает, — кротко сказал я.

Вернувшись в комнату, я хищно набросился на свой обед, закусывая пайку толстыми кусками хлеба.

— Ты зачем столько черняги набрал? — улыбаясь, спросил Борода. — Не хватает?

Я поперхнулся, быстро дожевал размякшее тесто во рту и ответил:

— Так ведь ты сказал брать, что захочу.

— Ладно, лопай, мне по первому тоже есть хотелось, у всех такое было.

Борода съел порцию макарон по-флотски, положил себе на хлеб колбасу и запил бутерброд тёплым киселём. Пока он ходил курить во дворик напротив корпуса БВП, я быстро приговорил остатки своего пайка, а оставшийся хлеб положил в шуфлядку для дальнейших перекусов в течение дня.

— Давай я в буфет сгоняю, куплю чего вкусного, — сказал я ему, когда он вернулся.

Глаза у ефрейтора повеселели.

— Подойдёшь короче к стакану на пятом посту и спросишь у часового, как в кафетерий попасть, он покажет. Только смотри по сторонам пали, и на «шакалов» не попадайся.

Я наскоро нахлобучил шапку-ушанку и вышел на улицу. Шагая по снегу и оглядываясь при каждой возможности, я всё же ощущал то скоротечное мгновение свободы: вот я один, иду, пусть и каких-то сто метров, но свободно, не спеша, не в строю, нога в ногу, а как захочу, я даже засунул руки в карманы.

Пройдя шлагбаум, я вышел в город. Двенадцатиэтажки стояли совсем рядом, через дорогу. До граждански рукой подать. Я свернул направо, прошёл с десяток шагов и оказался возле пятого поста. В стакане, так называемой будке, в которой стоял часовой, на меня уставился «дед» Макаров.

— А где у вас тут буфет?

— Борода послал?

— Ну.

— Иди прямо на дверь, потом перед входом свернёшь направо и сразу запах почуешь, на него и иди.

Макаров немного помялся, а потом промямлил:

— Это, малый, купи и мне чего.

Меня так умиляли эти фамильярные обращения «малый», тем более, когда они исходили от младшего меня на два, а то и на четыре года щегла.

— А что купить?

— Ну, хоть коржика какого.

Я купил ему коржика, себе взял халвы, а Бороде набрал свежих булочек, около пяти разновидностей.

Борода был доволен, смотрел до вечера по телефону фильмы на кунг-фу тематику, даже мне предлагал, но я вежливо отказался, уставившись в картинку на мониторах. Думать не хотелось, я просто проживал это день, вычёркивал его из календаря, умственно приближая себя к дембелю.

Обратно ехали по ночному Минску. Нас забрали в семь вечера. Город готовился к Новому году, по всему проспекту развесили праздничные гирлянды и улицы утопали в феерии света и блеска. Я смотрел через замёрзшее стекло на Чугуночный вокзал, особенно прекрасный в это время суток, такой по-европейски ухоженный и прилизанный. Люди суетились и спешили делать подарки близким. А я сидел на заднем сидении «уазика» и слушал, как гоповидный водила рассказывал Бороде о своих пиздастрадальческих мотивах по поводу колхозной девушке-потаскухе в его захолустной деревеньке, которая, пока он стоял на страже её сна, трахалась с кем попало. Плакать хотелось. Честно. Разрыдаться от гнева и несправедливости к ситуации. Вот он я, в своём родном городе, но словно чужой, а, казалось бы, нас разделяет только дверь. Никогда так больше я не скучал по нему, как в те минуты…

***

По выходным нам выдавали мобильные телефоны, чтобы мы могли позвонить родным и друзьям. Хорошие телефоны «дедушки» забирали себе, обменивая их на свои корытца. Мой же своей аналоговостью и допотопность никого не заинтересовал, так что я остался при своём. Получив на руки аппарат, я тут же позвонил домой, зайдя в тёплую сушилку, и подойдя к окну, так увлекся разговором, что не сразу обратил внимание на одинокий силуэт нашего «дедушки» Кайдана в курилке. Присмотревшись, я увидел, как он глядя на меня, демонстрировал мне жест разжимания и сжимания кисти руки, который я впервые увидел, заехав в часть на автобусе. Сделав вид, что я его не заметил, я отошёл от окна и продолжил беседу.

Однако уже вечером после пайки Кайдан подошёл ко мне и сказал:

— Завтра я прихожу с наряда по «стелсу», и наблюдаю в своей тумбочке три треугольника, и желательно их там не окажется.

Я даже не успел открыть рот, чтобы уточнить поставленную мне задачу, как этот кривоносый парень тут же испарился.

Я подошёл к Мирону и решил выяснить, что это за три треугольника и что вообще от меня требуется.

— Сходишь завтра в чифан и купишь ему три коржика, они такой треугольной формы, внутри с повидлом.

— Так, а почему я?

— Накосячил значит.

— Ну, я только, когда по телефону разговаривал, видел, как он мне с курилки знак показывал, — повторив за Кайданом, я продемонстрировал Мирону жест.

— Малый, это же вспышка, когда тебе такое «дед» показывает, нужно вспыхнуть, принять упор лёжа и закрыть уши руками. Хорошо, что он нашему периоду не предъявил, а то бы все получили, но Кайдан сам «слон» не раступленный. Купишь ему похавать и он отстанет.

Я впервые встал перед выбором: либо прогнуться перед обстоятельствами, либо показать свои зубы. Чем это могло обернуться для меня и для всего нашего периода я хорошо понимал. Касяков у нас хватало, тем более меня поставили старшим среди своих.