Андрей Латыголец - «Годзилла»

— Что, не хватает?

— Ясен хуй! — сказал Гурский.

— В роту приедем, я пацанам скажу, до дембеля нашего чернягу жевать будете.

— По хуй, уже положено, — парировал я, дерзко, на его глазах отправляя в свой рот ветчину с оливками.

Дубков некоторое время ломался, но потом вместе с нами стал поглощать предоставленную нам возможность.

К концу мы обнаглели в край, забирая подносы у поварих и с ходу руками заграбастывая из кучи красиво уложенной еды самое вкусное. Поварихи понимающе вздыхали и не порицали наших действий.

— Кушайте, солдатики, в армии такого не подадут…

Ближе к ужину нам дали попробовать вина и мы с радостью отхлёбывали заморскую бело-красную жидкость прямо из бутылок.

Гурский даже заманил молодую повариху в туалет, но та вскоре вышла.

— А, слабачка, испугалась, я как достал свою шнягу, так и обломалась, не смогла, мол муж, говорит дома, я ж не мать Тереза всем помогать, — с удручением признался он.

Где-то к десяти вечера мы успокоились и сидели на стульях возле кухни. Поварихи отгрохали каждому из нас по огромной тарелке еды, а она уже просто не лезла. Не растерявшись, мы быстро укомплектовали всё по пакетам, решив отвезти в роту.

«Уазик» приехал за нами к полуночи и быстро вернул нас в расположение части.

Остатки роскоши мы торжествуя, вручили Потапу и отправились по койкам.

Спалось так приятно, что я во сне, словно на яву увидел, как период наших мук и лишений навсегда растворился за едва различимым горизонтом.

***

Где-то под конец карантина у Кесаря случился залёт и комбат лично отдал распоряжение, взять сержанта под арест.

По словам Нихи, у которого мы попутно расспрашивали о поступивших бойцах и он наводил шороху, что там половина амбалов, скептически относящихся ко всем армейским канонам, Кесарь пробудился от спячки и в корень обнаглел. Малых чеплял непрерывно, ставил на кости, разводил на деньги, не давал курить. В общем, ничего удивительного.

В один из последних вечеров, буквально перед присягой, он зарвался в сушилку и ему весьма не понравилось то, как на полках стояли тапочки. «По дедухе» на самом верхнем ярусе место для тапочек отводилось исключительно дембелям и прочим лычкастым. Молодые ещё не раступились и побросали свои мыльницы на верх, в результате чего тапочки Кесаря оказались на самой нижней полке, низвергши его в касту «неприкасаемых». Такое унижение, видимо, задело ранимую душу дембеля и он повыкидывал все тапки на взлётку, заставив карантин убирать беспорядок, отвешивая пендели неблагодарным и предвещая им ад в роте. Как на зло в расположение зашёл комбат Рысюк и, уличив с поличным тотальную неуставщину, при всех объявил Кесарю десять суток ареста.

На следующий день Кесаря сняли с карантина, и на «уазике» под предводительством майора Швоки отправили на кичу. Радости нашей не было конца. Он пробыл двадцать дней в отпуске, месяц в карантине и ещё десять дней на киче.

Впервые мне показалось, что восторжествовала справедливость, а Гурский заявил:

— Когда «фазаны» уйдут, он у меня умирать будет, после отбоя кофе в постель и пиздюлина на ночь, а скажет слово, переведу с малыми на долбанах в «черты» шестым тапкам.

Приговор был суров.

***

Присяга у «слонов» состоялась 19 июня. Меня, Гурского, Ниху и Гораева, как самых рослых из нашего периода поставили линейными. За неделю до этого Потап показал нам все прелести приёмов и построений в передвижении с раритетными карабинами времён НЭПа в руках. Я лично видел на дуле своего ствола дату 1925 год. Два из четырёх карабинов были перемотаны изолентой.

Утром нарядились в парадку и стали по квадратам. Народу собралось густо. Родители, дяди, тёти, девушки и прочая шушера суетились и, волнительно искали в построенных «коробках» свои чада.

Всё прошло по сценарию, как и в нашем случае, за исключением погоды, поэтому празднество растянулось.

Командир части скомандовал «на кра-ул», и мы повертев в руках хрупкие карабины, разошлись по местам. С час простояли на одном месте, задрав голову к небу, и упёршись в одну точку. Ноги затекли в край. Потом с торжественным маршем в хвосте колоны удалились в казарму.

Дальше было только ожидание, новая жизнь и привилегии.

***

«Слоны» пришли в роту на следующий день после присяги, а наша рота укатила в караул и увидеть их мы смогли только через сутки. История повторялась.

Сменившись с караула, мы застали новое пополнение сидящим на взлётке, подшивая бирки на полученных противогазах. Взгляды их были растерянными и я угадывал в них когда-то и наше необузданное смятение.

Ко мне подошёл Потап, сказал собрать малодых в линейке и всё им разъяснить, так, как это делали они с нами.

Я поспешил к стоящему на тумбе очкарику Раткевичу и он произнёс эту, по-видимому, давно устоявшуюся фразу:

— Первый период, сбор в линейке!

«Слоны» быстро повскакивали с табуретов и направились по назначению, юрко рассаживаясь за парты.

Я зашёл в линейку последним, закрыл за собой дверь, испытывая при этом какое-то мерзкое чувство вины. Я не хотел никому лгать, как лгали нам, слукавить всё же пришлось.

Передо мной сидело с две дюжины новых лиц, среди них я заприметил Дилькевича, высокого и стройного парня с острыми чертами лица, смуглого и коренастого каратиста Кубацкого, губатого Камсу, рябого Рылькевича, мелкого Карпова, медведевато-неуклюжего Бохтыша, угристого Кунаева, багнюка Кунчака, очкарика Падью, круглолицего Севока, перекаченного блондинчика Станова и щуплого Щавлёва. Остальные в тот момент показались мне безликой массой унылых физиономий.

Мы стояли перед ними, дерзко разглядывая их лица. Лычки на нас ещё не повесили, что, по сути, приравнивало нас с молодыми, поэтому разговор следовало начинать осторожно.

— Все будет хорошо, пацаны, вы не бойтесь, смело обо всём у нас спрашивайте и обращайтесь в любую минуту. Вам, как и нам повезло, ваши «деды» свалят через месяц и тогда мы нормально заживём, — сказал я, искренне в это веруя.

— А пока у вас есть две недели на раступку, трогать вас здесь никто не будет, но зато основательно возьмутся за нас, и за все ваши косяки, по голове отстреливать будут нам, — вмешался Гурский. — А потом уж я лично с каждого спрошу.

Его тон вызывал во мне усмешку, он в точности копировал манеру Кесаря. Быстро разъяснил все основные принципы их положения в роте, возможности и огромный список запретов и ограничений. «Слоны» слушали молча и вникали. Мы познакомились, сказали им быть постоянно на чеку и полюбовно разошлись.

— Смотри, Петрович, теперь с вас спрос, мы чисто на забитом, — по завершению напутствий сказал мне Потап.

Ближе к отбою мы стали готовиться к переводу. Игнатюк прожужжал нам все уши о том, как он ждал этого часа, радостно ликуя от предстоящего.