София Кульбицкая - Зуд

Особенно его бесило обращение «трукк», которым в первый же день угостил его Амад — здешний официант и по совместительству бармен. Он чуть было машинально не ответил: — Тамбовский волк тебе друг, — но чуть позже понял, что обиделся зря. Похабные «друг» и «подруга» служили тут неким эквивалентом «господину» и «госпоже» — за неимением лучшего. Вадим это усвоил, но всё равно, услышав за спиной радостное «трукк!» (или, ещё хуже, «падруга!» — в адрес какой-нибудь крепко замужней соседки) невольно вздрагивал и морщился.

В сущности, его «национализм» был вызван всё тем же одиночеством и тоской — народу-то много, а поговорить не с кем. Потому-то он и злился на местных — как вызывает досаду бутылка вожделенного вина в отсутствие штопора.

Что ж, приходилось проковыривать пробку пальцем. Когда потребность в духовном общении зашкаливала, Вадим выходил во внутренний дворик и подсаживался к бару, где царил Амад, разливая всем желающим (и даже не обременённым «олл инклюзив») напитки забесплатно. Бар был похож на беседку, которую вывернули наизнанку. Амад был похож на Пушкина, которого в детстве стукнули дубиной по голове. Он был улыбчив и глуп несказанно. Вадим, однако, не сомневался, что он без раздумий перережет горло любому «трукку», а тем более «падруге», если ему пообещают местечко в раю или хотя бы немного денег.

И всё же это был собеседник, мужчина, с которым всегда можно было переброситься словечком, не рискуя показаться болтливым или навязчивым. Момент ключевой. Неиссякаемая готовность Амада к разговору во много раз превышала его скудный международный словарь. Впрочем, Вадим подозревал, что беседа не станет более содержательной, даже если он сам выучится по-местному.

Каждый вечер Вадим давал себе слово не заговаривать больше с барменом — он боялся, что от такого «общения» и сам деградирует. И каждый день шёл к бару опять. Брал себе пару пива, не больше. Ещё не хватало спиться здесь от тоски…

Увы, более прочных связей он не создал. Вот только что, на пляже, в очередной раз попал впросак. Пробираясь к лежаку с полотенцем в руках, заметил, что соседка справа нуждается в помощи, причём скорой. Тень зонтика, неумолимо ползущая к востоку, давно покинула её ноги, и они уже успели покрыться аппетитной краснотцой.

По горькому опыту Вадим знал, что такое легкомыслие чревато адским зудом, который не утолишь ничем — не поможет ни местная псевдосметана, ни одеколон, ни стрёмный дедовский способ лечить подобное подобным.

Негромко окликнул несчастную. Та не отозвалась и продолжала безмятежно дремать, прикрыв глаза солнечными очками и даже не подозревая о нависшей над ней катастрофе.

Теребить её было бы бестактно, но не бросать же, и он пошёл на компромисс. Осторожно прикрыл красные ноги полотенцем, думая взять на ресепшне другое. В этом сезоне гостям Елодола позволялось всё.

Но тут девушка, ощутив, что её частное пространство нарушено, вздрогнула — и приподнялась на лежаке, придерживая лиф:

— Что?!..

— У вас ноги на солнце, — пояснил Вадим. — Я вот хотел прикрыть, чтоб не обгорели…

— Что вы… Спасибо! Не надо, боже упаси! — ему вдруг стало ясно: то, что он принял за испуг — на самом деле плохо скрытая злоба. Но что он такого сделал?!

Чувствуя себя полным идиотом, принялся извиняться, но вышло ещё хуже: девушка продолжала отвечать ему своими «что вы, что вы» и «спасибо», уже откровенно юродствуя, изображая виноватое смущение и даже улыбаясь (глаз её сквозь тёмные очки он не видел), тогда как в голосе её нарастала всё более неприкрытая ненависть, ледяная и в своей сдержанности страшная.

Его пронзила жуткая догадка: эта мизантропка нарочно выставила свои ноги наружу, чтобы поймать на них козла отпущения за чьи-то неизвестные ему грехи.

Не дожидаясь кульминации, Вадим подхватил полотенце и поплёлся к своему лежаку. В чём-то она была права. Он не был добрым человеком.

Как раз в этот миг из моря вышел худой сутулый мужчина с лицом интеллектуала; в ладонях он держал диковинку — огромный коралловый куст.

Пляж тут же сделал стойку. Пожилые подруги перекатили разнеженные телеса набок и с интересом и одобрением воззрились на удачливого ловца. Даже тихий старичок на соседнем лежаке отложил судоку и присел, чтобы получше разглядеть удивительный трофей.

Влажный, переливчатый, будто лакированный коралл казался рукотворной вещью, и не хотелось верить, что через каких-нибудь полчаса эта роскошь поблёкнет.

На миг поддался азарту и Вадим. Если он привезёт домой такое, Танька ахнет и его снова все начнут уважать. Но тут же вспомнил, что вывозить отсюда кораллы и прочие морские сувениры запрещено законом.

Вокруг уже бегала Лара, громко восторгаясь и чвякая камерой смартфона:

— Боже, какая красота! Невероятно!

Увы, тут же стало ясно, что чудесная находка привлекла не только внимание отдыхающих. К междусобойчику уже шёл на всех парусах чёрный, мускулистый, грозный полисмен в белоснежном кителе:

— Зачем так сделал?

Было странно слышать, как местный изъясняется на русском языке без обычно присущей этому процессу доброжелательности.

— Я не отрывал, — пытался объяснить мужчина, — я его нашёл! Он умер уже… Сверху плавал.

— Больше не делал так! Дай! — огромная чёрная ручища властно легла на коралл.

Лара и дедушка-судоку загомонили, пытаясь образумить грозного стража порядка. Но тут оказалось, что и сам Интеллектуал — не из тех, кто сдаётся без боя. Он больше ничего не говорил, но держал трофей крепко и отдавать, как видно, не собирался.

Несколько секунд длилась эта молчаливая схватка — Вадим тайно болел «за наших». Увы — грубая сила, как всегда, победила интеллект. Полисмен шагнул к морю и, широко размахнувшись, отправил туда незадачливый организм, — после чего и сам покинул притихшее общество русских туристов, на прощание дав им понять на ломаном, но их родном языке, что прощает их только на первый раз, а дальше их ждёт неминуемый штраф и незамедлительная депортация в Россию.

— Он запомнил, куда выкинул. Они ночью его выловят и тысячи полторы баксов на этом сделают, — без всякого сожаления резюмировал Интеллектуал и присел к Ларе на лежак — смотреть фотки. Их голые влажные бёдра соприкасались, но добротный супруг, мирно загоравший рядом, этого не замечал.

Думать о чужих проблемах было ещё тошнее, чем о своих. Вадим вздохнул, снял солнечные очки, перевернулся на живот — и перенёсся именно туда, откуда так отчаянно пытался сбежать: в собственную постылую реальность.

Свадьба получилась скорее стильной, чем громкой. Со стороны Ильдара — несколько закадычных друзей, со стороны Таньки — девочки с работы и одна главная подруга ещё со школы — бывшая эмо. И, конечно, родня, родня с обеих сторон.