Владимир Минач - Избранное

— Какой аромат, — вздохнула Мери.

Скрюченный ловким движением стряхнул мясо в приготовленное блюдо.

— Готово, шеф.

Тот не тронулся с места. Мери по-прежнему ухаживала за шефом, она поднесла ему мясо и стала кормить его, как ребенка, приговаривая:

— Кушай, Яничко, кушай на здоровье!

Скрюченный протянул мне тарелку с мясом, но я отказался. Шеф печально взглянул на меня и мягко произнес:

— Ешь! Я не сержусь! — И когда Мери отошла в сторону, прошептал мне: — Ты прав. Бесчестная роль. Но при них не надо… Понял?

Мери ушла мыть посуду. И шеф заговорил все тем же задумчиво мягким голосом:

— При них не надо… нет… Какой бы я ни был, я лучше их. А они — враги. И Мери… принадлежит к побежденному классу. При них не надо. Но это правда — бесчестная роль. Я не знаю, кто ты, и знать не хочу. Но ты прав. Бесчестно это, знаю и всегда знал. Но что мне делать? Иначе я не могу. Точно. Хотел, хотел я… Да теперь уже иначе не могу. Личина уже приросла ко мне, стала моей собственной кожей, понимаешь? Я привык, ко мне привыкли. Шут… Хотят — меня принимают всерьез… Не хотят — не нужно. Удобно, ты прав… И бесчестно… А что поделаешь?

— Изменить свое поведение никогда не поздно, — сказал я.

— Для меня поздно. Точно. — Он наклонился к самому моему уху и зашептал: — Я опускаюсь. Все ниже и ниже. Был я… эх, и вспоминать-то жалко. Сам понимаешь. Огромный склад, я — заведующий. В те времена, когда еще ничего не было. Самый важный человек в районе. Ничего не было. А у меня всего вдоволь. Все было у меня в руках. Самым важным человеком считался, а тут еще и склад, полный бутылок. Спиртного сколько душе угодно.

— Пустили козла в огород.

— Точно. Соблазн. Никакого контроля.

Он помолчал. Скрюченный подбросил в огонь хворосту. Пламя высоко взметнулось, осветив лужайку и наши лица. Скрюченный сидел на корточках и искоса посматривал в нашу сторону, но улыбаться не осмеливался. Мери мыла посуду в миске; воду она грела на костре.

— Вина, Маска!

— Сейчас, шеф.

Скрюченный проковылял к ручью, где охлаждалось вино. Вскоре он вернулся с бутылками и чистыми стаканами. Вино оказалось холодное, свежее. Шеф сидел сгорбившись, уткнув подбородок в ладони. Он посмотрел на меня и сразу же отвел глаза.

— Я человек слабый, — пробормотал он. — Бесхарактерный, понимаешь?

Я кивнул в ответ.

— Меня всегда приходилось выручать. И меня всегда выручали. Почему меня выручали? Я человек искренний, преданный. Все меня таким считают. Сколько раз мне это говорили. Искренний. Преданный. У него, мол, есть слабости. Ему, мол, нужно помогать. И мне помогали Вот я и привык, что мне всегда помогают, всегда приходят на выручку. Точно! Привык к своей слабости. Понимаешь? Меня прозевали. И я сам себя прозевал. Бывали минуты, когда мне хотелось стать другим. По-настоящему стать другим. Но не удалось. Уже приобрел новую кожу. Она срослась со мной. И нельзя было ее содрать.

— Это без боли нельзя.

— Возможно. Хо-хо, правда. Точно. Без боли не получалось. А я в то время уже боялся боли. Не хватало духу. Да и нужды в этом не было.

— Незаменимый работник!

— Слыхал, значит, такое слово? Карусель. Какие должности я только не занимал! Кем я только не был! Но нигде не задерживался. Слабый человек. Ни на что не пригодный. Пустой крикун. Говорю это тебе, потому что ты нездешний. Ничего не знаешь. Словно я с деревом разговариваю. Понимаешь?

— Да.

— А без этого нельзя. Я опускаюсь все ниже и ниже. Это мое последнее место. Меня предупредили. Последнее… Теперь у нас новые люди. Молодые. Меня они не знают. Удивляются. Но пока меня оставили. В последний раз. Я сам знаю, что в последний раз. Не справлюсь — слечу. А я не справлюсь. Меня снимут. Точно!

Шеф замолчал. Он сидел как пришибленный, глядя на огонь. Лицо его стало вялым, сразу вдруг постарело. Безвольный подбородок вздрагивал, глаза беспокойно бегали. Скрюченный вертелся поблизости, надеясь, видимо, подслушать наш разговор. Мери все еще возилась с посудой.

— Все ниже и ниже, — дрожащим голосом произнес шеф. — Ниже ничего нет. Только дно. Точно. Мне уже не за что зацепиться, подо мной только дно. А что потом? Что со мной будет?

— Вам следовало бы лечиться.

— От алкоголизма? Уже предлагали. Точно! Но кто исцелит мою рану вот там, внутри? Никто. Невозможно. Конец! Мне пришел конец! Так! Точно! Не стану обманывать. Не хочу обманываться. Я не трус. Но я человек слабый. Не стану обманываться — мне приходит конец. Точно! Я знаю!

Даже сейчас, понося себя, он не мог избавиться от высокомерного жеста. Благоприобретенную личину, действительно, было невозможно отделить от тела. Все было жестом, кривляньем. Даже искреннее признание не обошлось без клоунады.

— Почему вы хвастаете своей слабостью?

Он словно ожил, возмутился.

— Хо-хо! Я хвастаю? Слабостью? Да как ты смеешь? Кто ты такой?

Он насупился, бросал на меня злобные взгляды, но, видимо, не справившись с собой, снова весь обмяк.

— А чем мне хвастать? Силой? Нет ее. Точно!

— Вообще не надо хвастать.

— Ты же видишь, что я не могу. В этом моя слабость. Я вынужден хвастать. Чем угодно. Не могу я быть посредственностью. И вынужден хвастать. А что? Всякий человек хвастается. Перед собой самим. Если у него нет смелости, похваляется хотя бы перед собой самим. Например, скромностью. Я скромный, незаметный — вот как он хвастается. А сам тайком думает: какие же ценности таятся в моей душе! А ты разве не хвастаешь? Все хвастают. Иначе люди не могли бы жить! Точно! Так!

— Тем, кто уверен в своей силе, хвастать незачем.

Он обозлился, подняв голову, бросил в мою сторону неприязненный взгляд; видимо, он возненавидел меня за то, что доверился мне.

— Эх ты, интеллигент паршивый! Тупица!

Он встал и, пошатываясь, с бутылкой в руке побрел к Мери.

— Эй, Мери, брось посуду! Выпьем, моя единственная!

— Да, Яничко.

— Это же идиот. Тупица.

— Да, Яничко.

— Мы живы пока. Конец еще не пришел. Эй, Маска!

— Конечно, шеф! Конец еще не пришел!

— Я тебя не спрашиваю. Иди сюда!

— Иду, шеф.

— Становись на колени.

— Шеф…

— Становись! Хо-хо! Точно! Сотру в порошок! Точно.

Скрюченному пришлось-таки стать на колени.

— Сложи руки!

Скрюченный сложил руки, словно на молитве.

— Во имя шефа всемогущего… — произнес шеф изменившимся грудным голосом. — Крещу тебя во имя шефа всемогущего. Внимание! Молись! Нарекаю тебя именем Холуя.

— Шеф…

— Хи-хи-хи, — захихикала Мери. — Отличная шутка, Яничко.

— Готово, — сказал шеф. — Обряд окончен. Встань. Чувствуешь, как ты переродился? Встань и ходи!

Скрюченный встал и хотел было удалиться.

— Хо-хо, стой! Куда ты?

— Вы же приказали, шеф.

— Скотина. Это святые слова. Евангельские. Значит, для тебя нет ничего святого, а? Ничего. Одни денежки. Их святейшество деньги. Хе-хе-хе, их святейшество деньги, его сиятельство золото. А?