Владимир Минач - Избранное

Долину, насыщенную острым запахом скошенной и уже подсыхающей травы, сковывала недвижная духота. Хорошо бы пойти по грибы, да лень было даже шевельнуться. Я лежал в истоме на берегу ручья, сонный и вялый, напрасно стараясь придумать оправдание своему безделью: лежа, мол, хорошо поразмышлять, и вот теперь я сочиню рассказ, весь напоенный летними ароматами. Оптимистический, чудесный рассказ, где были бы радость и покой долины, дремлющей под шорох листвы. Но мысли текли лениво, и к тому же не давали покоя комары; весь день я только и делал, что отмахивался от них, будто не было у меня важнее работы. А рассказа так и не сочинил. Зато понял всю глубину старой истины: бездельничать — превосходное занятие, если только не предаваться ему слишком долго. И все же этот томительный день не обошелся без некоторых происшествий. Правда, не бог весть каких. В сущности происшествия никакого и не было. Просто появились новые люди. Что же тут необыкновенного? Сколько новых людей мы ежедневно встречаем, скольких тайн лишь слегка касаемся и проходим мимо, сколько не успеваем сделать открытий. Мы привыкли жить быстро, стараемся быстро работать и быстро думать: внимание, время не ждет! Дорога каждая минута, — упустишь что-нибудь очень значительное, чего упускать никак нельзя, а то отстанешь от жизни, которая на всех парусах мчится в будущее. Мы научились многое делать быстро, и это идет нам на пользу; вредно спешить лишь в тех случаях, когда дело касается людей. Мы их не видим по-настоящему, схватываем на ходу лишь самое общее в них, словно это аэродинамические схемы. Хорошо еще, если мы это сами понимаем. Хуже, когда человек, уверенный в своей проницательности, полагает, что он все может уловить молниеносно, разложить по полочкам. Даже то, что относится к судьбам людей. Словно можно на ходу узнать человека, решить, полезен он или бесполезен. Словно можно вообще узнать что-нибудь, не испытывая настоящей жажды познания, без страсти, без волнений, которые сопутствуют каждому открытию.

И в своей долине, лениво раскинувшейся, дышащей зноем и навевающей скуку, такой далекой от шумного, полного движения и перемен мира, словно она не была сама его частью, я уже страстно тосковал по людям. Так бывает, когда слишком долго находишься в одиночестве: хочется от него поскорее избавиться, начинаешь напряженно стремиться к общению с людьми. Если в больших городах люди иногда бывают равнодушны друг к другу, то, вероятно, потому, что редко остаются в одиночестве.

Вскоре после полудня где-то совсем рядом затарахтел мотоцикл. Я через силу поднял голову: на мотоцикле сидели двое — пожилой человек и молодой парень. Пожилой, в защитных очках, закрывающих почти все лицо, вел машину; младший, без шляпы, с развевающейся огненно-рыжей гривой, сидел сзади. Он поздоровался со мной так, будто мы были близко знакомы. В ответ я поднял руку, но мотоцикл уже скрылся за поворотом, громко стреляя и подскакивая, казалось, он вот-вот опрокинется на ухабе.

Кто бы это мог быть? Среди моих знакомых не так уж много рыжеволосых парней, а в этих местах я почти никого не знаю. Я попробовал представить себе его лицо. Оно было усеяно веснушками; я успел заметить, что особенно крупные веснушки, величиной чуть ли не с горошину, были у него под глазами — у рыжих такое бывает. Рот полон белоснежных зубов, да, да, он улыбнулся, когда здоровался, и лицо озарила их белизна. Вот и все, что я мог припомнить. Но кто он, — я, хоть убей, так и не мог сообразить. Мне было досадно: всегда становится досадно, когда забываешь лица своих знакомых. Потом я решил, что это просто недоразумение. Вероятно, парень меня с кем-нибудь спутал или помахал рукой от избытка радости. Впрочем, разве это так уж важно? Стоит ли беспокоиться по такому поводу? И все же беспокойство меня не покидало, оно не очень меня мучило, но и не проходило. Мне все представлялось лицо, развевающийся рыжий чуб, знакомая улыбка. Где же все-таки я его видел? Прошло с полчаса. Вообразите себе мое недоумение, когда я увидел, что парень возвращается на мотоцикле один и сворачивает ко мне. Остановившись, он улыбнулся и сказал:

— Мы уже встречались.

— Да, кажется, — ответил я не совсем уверенным тоном.

— Вы меня не узнаете?

— Гм… как будто…

— Впрочем, ничего нет мудреного, что вы меня не вспомнили. Я работал на стройке добровольцем, таких там были сотни. И кроме того, наше знакомство произошло при обстоятельствах, мало для вас приятных. О таких случаях обычно вспоминать не любят…

— Постойте, постойте, — сказал я, — помнится…

— Множество голубых рубашек, — рассмеялся рыжий.

— Кажется, помню, — сказал я. — Вы участвовали в в дискуссии. Рыжие волосы и голубая рубашка. Припоминаю теперь. Дискуссия на молодежной стройке.

— Вы не любите вспоминать об этом?

— Да, не люблю.

Парень перестал улыбаться. Я приглядывался к нему. Он стоял совсем близко и, когда не улыбался, выглядел не так уж молодо. А на щеках, у самого носа, действительно бросались в глаза рыжеватые веснушки величиной с большую горошину, зато рыжая грива была не так густа, как мне показалось издали. От уголков глаз лучиками разбегались тонкие морщинки.

— Знаете что, — сказал он наконец, — я собирался вам написать. Тогда это получилось очень уж грубо, даже жестоко. Я хотел извиниться…

— Бывает, — ответил я.

— До меня это дошло не сразу, — продолжал парень. — Тогда я считал, что и в самом деле прав.

— Ну что ж.

— А потом меня что-то начало тревожить, и я проверил себя еще раз. Перечитал книгу.

— Она не очень мне удалась, — заметил я кисло.

Речь шла об одной из моих книг, написанных довольно давно.

— Это верно, — тотчас же согласился рыжий. — Мне она не понравилась. Но, во всяком случае, книга нам не враждебна.

— Во всяком случае.

— Вот видите, а тогда я объявил ее вражеской. Помните? И вас я считал врагом. Признаюсь, если бы моя власть, я велел бы вас тогда же арестовать, затеял бы из-за этой книги процесс. В самом деле, многие из нас тогда так думали: мы строим, а они нам палки в колеса вставляют. Критикуют. По какому праву? Во имя чего? Помните, у меня в моем выступлении было это «во имя чего»?

Теперь я уже ясно вспомнил все. (Развевающаяся рыжая враждебная грива. Срывающийся голос. Перст, указующий в мою сторону. «Во имя чего? Во имя чего?»)

— Помню, — сказал я. — Теперь все отлично помню.

Парень покраснел.

— М-да… Наговорил я вам тогда… Потом, когда я был в партийной школе, мне попалась на глаза ваша статья. Я заставил себя прочесть ее. Заметьте, мне пришлось заставить себя прочесть ее. Понимаете, я чувствовал, что был не прав, и именно поэтому питал к вам продолжительное время — как бы это выразиться? — неприязнь, что ли. Но в то время я уже старался открыто выступать против неправды и даже против своих собственных заблуждений. Я прочитал статью и вдруг увидел вас совершенно в ином свете. Статейки я не помню, сохранилось лишь впечатление, которое она оставила. Поверьте, я даже обрадовался. За вас и за себя, потому что сумел одержать победу над собой. Я еще раз прочел книгу — слабая книга, но это ведь с каждым может случиться, не так ли?