Вдребезги

Что-то темное всколыхнулось внутри, подступило к горлу, мешая дышать. И София, не вполне осознавая, что делает, просто инстинктивно пытаясь справиться с этой тошнотворной мукой, вынырнуть на поверхность из засасывающей трясины, решительно направилась вперед, подступила к столику, сказала отрывисто:

– Беркант… На пару слов.

Журналист вскинулся, как сеттер, почуявший добычу, фотограф навел на нее камеру, Саадет, окинув ее ленивым взглядом, понимающе усмехнулась. Но Софии сейчас было все равно. Она лишь выжидательно смотрела на Берканта, не трогаясь с места.

– Брегович-бей, это ваша… – начал журналист.

– Председательница моего фан-клуба, – глумливо отозвался тот. – Большая поклонница таланта. Вы извините?

Беркант нетвердо поднялся из-за стола, отошел вслед за Софией к задрапированной тяжелой шторой нише окна, спросил недовольно:

– Ты что творишь? Хочешь, чтобы завтра это во всех желтых листках появилось?

София, однако, отчетливо расслышала, что за деланым раздражением в его голосе звучит едва ли не гордость. Беркант определенно наслаждался сценой, получал удовольствие от кипевших вокруг него страстей. И мысли о скандальчике в прессе его только радовали, приятно ласкали самолюбие.

– Чего ты пытаешься от меня добиться? – глухо произнесла София. – Зачем снова и снова ломаешь комедию? Я ведь знаю тебя, Беркант, я тебя чувствую… Ближе меня человека у тебя не будет. Ты хотел продемонстрировать свою власть? Доказать мне, что сильнее? Хорошо, давай будем считать, что я проиграла. Вот смотри, я прошу: не нужно так со мной. Пожалуйста. Это глупо и мелко, в конце концов. И недостойно тебя.

Кажется, ей каким-то образом удалось пробиться сквозь его циничную маску, задеть за живое, потому что Беркант, вдруг оскалившись, бросил резко:

– Ты кто вообще такая? Кто ты есть в этой жизни? Пустышка? Тупая фанатка? Что ты о себе возомнила? Думаешь, ради тебя я стал бы стараться, что-то разыгрывать? Ты мне никто, ясно? Не жена, не любовница, даже не подруга. Не актриса, не коллега. Кто тебя знает вообще? Ты просто навязчивая девка, с которой я несколько раз переспал. Не тебе меня судить и решать, что достойно меня, а что нет.

В горле словно застрял ледяной ком. Слова Берканта ударили больно, но снова самым страшным для Софии оказалось не собственное разочарование, а понимание того, насколько вся эта история крепко зацепила его, как измучила и перевернула, раз он, по натуре мягкий, отходчивый человек, позволил себе так с ней обойтись.

– Беркант… – снова попыталась она.

Но он не стал больше слушать. Лицо его болезненно искривилось, угол рта дернулся, будто в нервном тике.

– Убирайся! Исчезни из моей жизни! Не смей больше мне досаждать! – захлебываясь, выговорил он, резко развернулся и едва не побежал обратно к своему столику.

София же, чувствуя, как все внутри дрожит, как грудную клетку теснит отчаянием, а ласковый голос опять нашептывает в ухо: «Он умер… Никогда… Ты снова проиграла…» – в попытке как-нибудь исправить положение, вернуть все обратно, выхватила телефон и поспешно набрала сообщение:

«Не отказывайся от меня! Пожалуйста, Беркант! Не поступай так с собой. Я люблю тебя».

Тот, не оборачиваясь, на ходу вытащил из кармана телефон, пробежал быстрым взглядом сообщение и, ничего не отвечая, бросил мобильник на столик. Сам же рухнул на диван и откинул голову на заботливо подставленное плечо Саадет. На Софию он ни разу не обернулся. Она постояла еще несколько секунд у окна, чувствуя на себе любопытные взгляды посетителей и персонала, а затем, плотнее запахнув куртку, двинулась к выходу.

В голове шумело, жестокие слова Берканта перемежались в ней с тем давним вкрадчивым шепотом, перед глазами мелькали разрозненные образы: вот Беркант, обессилев, хватается за ее руки, шепчет куда-то в шею, умоляя не бросать его, и вот те же губы изрыгают проклятия, те же глаза смотрят на нее с ненавистью и злобой. Из глубин подсознания снова всплыл грязный подвал и запах – сладковатый запах гнили, сырости и запекшейся крови. Ее замутило, захотелось скорчиться от боли, упасть, зажимая слабеющими руками рану, провалиться в черное ничто. Но спасительное забвение не наступало. По глазам бил размытый свет уличных фонарей, в ушах звенел гомон многоликой стамбульской толпы.

Почти не осознавая себя, инстинктивно выбирая испытанный способ избавления от тревог, прояснения сознания, София вскочила на мотоцикл и ударила по газам. Верный «Харлей» взревел и сорвался с места. В лицо ударил ночной свежий ветер, освежил пылающий лоб. И София почувствовала, как постепенно, сдаваясь скорости и свистящему навстречу мраку, наваждение рассеивается, покидает ее, как с каждой секундой легче становится дышать, как глохнет в голове навязчивый голос. Скорость, сила, мощь, риск… Ее единственное спасение, ее способ существовать в этом мире.

Мотоцикл пересек сверкающую вечерними огнями улицу Истикляль, пронесся по артистическому району Джихангир. Слева и справа мелькали яркие огни витрин, фасадов домов, реклам. Зазвенел в воздухе звучный речитатив вечернего намаза, поднимаясь над крышами старинных мечетей. Остался за спиной, обиженно фырча, двухэтажный туристический автобус. София свернула на набережную, где волосы ее подхватил соленый ветер, затем проскочила фешенебельный район Нишанташи.

Ничего, ничего… Сейчас ей просто нужно успокоиться, как-нибудь пережить эту ночь. А завтра на свежую голову она придумает, что делать дальше. Безвыходных ситуаций не бывает, этому учил ее отец. А значит, она придумает решение, она сможет…

София, не сбавляя скорости, выкрутив руль до упора, свернула на мост. Заранее приготовилась к тому, что лицо сейчас овеет соленой прохладой и загалдят над головой вспугнутые чайки. Мелькнули перед глазами резные узоры ограждений, что-то взвилось и заскрежетало под колесами, в черный воздух взмыл сноп искр. Она уже поняла, что не справилась с управлением, что безотказный «Харлей» взбесился, вышел из-под контроля. Могла бы попытаться выровнять машину, удержаться, но понимание это заняло долю секунды, а затем в грудь с размаху толкнулся гранит, ночной воздух загустел и взорвался рыжим заревом, брызнули в стороны обломки, и прямо в лицо ей, влажно дыша, полетела тронутая золотыми огнями, подернутая рябью черная поверхность Босфорского пролива.

Первым вернулся звук. Не было еще ни света, ни осязания, ни ощущений тепла или холода. Только чернота вокруг, только пустота и бестелесность. И вдруг откуда ни возьмись появился звук – тоненько пищал какой-то прибор, лязгало металлическое, а совсем рядом раздавались голоса.

– А как еще это можно классифицировать? – говорил по-английски певучий женский голос.