Вдребезги

София знала его – звенящий, как колокольчик, очаровательный, располагающий к себе… Только никак не могла вспомнить, кому он принадлежит. В черноте, в которой она оказалась, отсутствовали не только ощущения, тут не существовало времени, не было прошлого и будущего, не было памяти. Наверное, что-то подобное испытывали новорожденные, появляясь на свет. Абсолютное и совершенное ничто, ноль, пустота, которую заполнить можно будет чем угодно.

– Она прекрасно умела управлять мотоциклом, это вам подтвердит кто угодно, – продолжала говорить женщина. – Обратитесь в любой клуб экстремалов – хоть здесь, в Стамбуле, хоть в России, на ее родине. Да едва ли не в любой точке мира, она везде успела засветиться. И вам расскажут, что в физической силе, тренированности, ловкости и навыках управления самыми разными видами транспорта равных ей практически не было.

«Не было», – отрешенно подумала София. В прошедшем времени… Может быть, она умерла? И что это тогда, чистилище? Не похоже, конечно, ни на одно из существующих в искусстве описаний, но в целом почему бы и нет? Разве не таким оно и должно быть? Полным обнулением? Но кто тогда говорит у нее над ухом этим сладчайшим голосом? Неужели ее ангел-хранитель?

Если бы София могла, она, наверное, рассмеялась бы этой абсурдной идее. Но это было невозможно, потому что тела у нее не было. Или было, только она никак не могла войти с ним в контакт.

– Сложите же два и два, – продолжал убеждать кого-то ангельский голос. – Женщина, виртуозно умеющая управлять мотоциклом, ни разу не побывавшая ни в одной аварии, вдруг на бешеной скорости влетает в ограждение моста. А за час до этого отправляет мужчине, с которым, судя по дневниковым записям, у нее был роман, отчаянное сообщение. Вы действительно думаете, что это совпадение?

– Я пока ничего не думаю, мадам, – отозвался мужской голос. Говорил он тоже по-английски, но в отличие от женщины с заметным напевным акцентом. – Просто устанавливаю факты.

– Тогда запишите еще, что в свое время с собой покончила ее мать. А у нее самой определенно были какие-то проблемы с психикой, возможно, наследственные. Она вела такой образ жизни, что непонятно, как это она до сих пор осталась жива.

«Значит, жива», – отметила София. Не чистилище… А что же? Где она? Что с ней стало?

Из черноты выплыл третий голос, заговорил на другом языке. Турецкий – моментально определила София. Значит, она знала турецкий? Откуда?

– Я попросил бы вас покинуть палату. Как уже было сказано, пациентка без сознания, и никакие пояснения полиции пока давать не может. Состояние все еще критическое.

Осмыслить полученную информацию София не успела. Тончайший волосок, удерживавший ее в контакте с реальностью, оборвался, и чернота снова сделалась абсолютно глуха.

Когда она в следующий раз пришла в себя, никаких голосов вокруг не было, зато появился свет. Тусклый, желтоватый, он просачивался сквозь веки, будя внутри что-то страшное, тошнотворное, беспомощное.

Свет, свет… Голая электрическая лампочка под потолком. Пятна сырости и запах, этот проклятый запах. В углу капает, давно капает, уже второй день. Или третий? Сколько они здесь вообще? Если вода доберется до лампочки, проводка коротнет, они останутся в темноте. Это в лучшем случае, в худшем – тут все загорится.

Нужно придумать что-нибудь, убедить похитителей перевести их в другое место. Сказать, что это в их интересах. Что, если заложники погибнут, им от Савинова ничего не добиться… Пускай переведут хотя бы Бориса, он им нужнее, он сын.

Борис! Софию вдруг захлестнуло паникой. Сердце тяжело ухнуло в живот, горло забило колотым льдом. Борис, ведь его увели… Она подумала – запишут на камеру, чтобы послать отцу. Но его нет, нет до сих пор… Сколько она тут провалялась, сколько уже длится это беспамятство?

Господи, как она могла оставить его, отрубиться, погрузиться в благостное ничто. Ведь должна была заслонить собой, если придется. Из них двоих она сильнее, хитрее, ей это под силу. Боренька – светлый мечтательный мальчик, под самую крышечку набитый дурацкими принципами, благородный, наивный… Боренька верил ей, а она валялась тут, бредила, слушала какие-то ангельские голоса…

Нечеловеческим усилием София рванулась куда-то вверх. И сама еще успела удивиться, как это тело, которого за мгновение до этого у нее просто не было, вдруг появилось из ниоткуда, поддалось. Только что оно как будто бы не существовало вовсе или находилось настолько отдельно от нее, что она даже и представить себе не могла, с какой стороны к нему подступиться. Все равно что попытаться с расстояния в несколько километров управлять гоночным мотоциклом, при этом даже не зная точно, находится он там, где она думает, или нет. Однако же тело послушалось рывка, и в ту же секунду вернулось осязание.

Ощущения нахлынули на Софию все разом, и она едва не захлебнулась в них. Надсадно заныли ребра, стянутые какой-то плотной тканью, невыносимо заболела загипсованная рука, заломило в висках. Во рту распростерлась раскаленная высушенная пустыня, а на губах засаднила ранка от вставленной между них трубки с кислородом. Шея и поясница затекли от долгого лежания. Но самым мучительным было то, что все сейчас – любое прикосновение – ощущалось слишком остро: и сбитая простыня под спиной, и съехавший с плеча рукав больничной сорочки, и даже легкое дуновение очищенного безвкусного воздуха из кондиционера. Каждый звук громом гремел в ушах: оглушительно пищали приборы, невыносимо громко шелестели опущенные белые жалюзи на окне. Софии казалось, она сейчас с ума сойдет от того, сколько вокруг нее всего и как больно все это бьет по очнувшимся нервным окончаниям.

Но все это было не важно. Главное сейчас – найти Бориса, успеть, если только еще не поздно.

Скатиться с кровати ей не удалось. Тело, откликнувшееся на первый порыв, тут же отказалось подчиняться. Еще это тяжелое на руке… Откуда? И кровать слишком высока, нужно как-то перебраться на пол. Откуда взялась кровать, тоже непонятно. Ведь были черные маты – продавленные, вонючие. На одном лопнул чехол и из кривой прорехи торчал крошащийся пожелтевший поролон. Борис в задумчивости теребил его пальцами, рассыпая по полу желтую труху.

Борис!

Черт с ней, с кроватью, с этим не пойми откуда появившимся гипсом на руке. Это потом. Нужно бежать, биться, драться, искать Бориса, не то будет поздно… Опять поздно…

София оперлась здоровой рукой о стену, попыталась перекинуть ноги с кровати вниз. От нечеловеческого усилия на лбу выступила испарина, тело болело так, словно ее каждую секунду колотили десятью железными палками, дробя кости и разрывая сухожилия. Перед глазами плыло. Она успела разглядеть зеленые цифры, бегущие по каким-то мониторам, и удивиться – откуда здесь оборудование, что они еще задумали, эти ублюдки? И почему все белое и голубое? Где неровные стены в облупившейся краске, заплеванный линолеум на полу, посеревший от сырости потолок?