Захария Станку - Безумный лес

— С помощью святого Варнавы?

Отец Трипон улыбнулся.

— И с помощью святого Варнавы, и с моей помощью. Главное, что нашлись все до единой.

В трактир вошел один из тех гагаузов, с кем я убирал рожь и ячмень, пшеницу и овес у татарина из Сорга. Отец Трипон спросил его:

— Ну, что слышно нового, Теринт? Море выбросило утопленника?

— Еще нет, батюшка.

Я спросил гагауза:

— А что? У вас сегодня человек утонул?

— Человек не человек, — отвечал Теринт, — татарчонок из Сорга. Да ты его знаешь. Сын твоего хозяина.

— Урпат?

— Кто ж еще…

— Но что нужно было Урпату здесь, в Коргане?

— Староста послал его за покупками, будь они прокляты. Парнишка стакнулся с нашей ребятней, сели они все вместе в лодку и вышли в открытое море. Вот ведь бесенята! Что за непоседливые бесенята эта ребятня! Уже на обратном пути их застигла буря. Наши-то выбрались. А татарчонок утонул. Почти у самого берега. Наверное, плохо плавал. А может, ноги судорогой свело. Теперь уж не узнаешь. Сейчас все село на берегу. А море играет его телом где-то на глубине. Поиграет-поиграет, да небось и выбросит на песок. Зачем морю люди? Потопит, раздует, да и вышвырнет на берег.

— А вы дали знать в Сорг?

— Дали.

Известие о смерти Урпата потрясло и опечалило меня. Сжалось сердце. Я сделал вид, будто мне все равно, спокойно чокнулся с отцом Трипоном и допил свой стакан. Рыжебородый поп пробасил:

— Кабы покойник был христианин, из наших, кое-что бы и мне перепало. А тут вся прибыль пойдет ходже из Сорга. Повезло Ойгуну.

Я расплатился. Отвязал своего коня и поехал к берегу моря. Теринт не соврал. Все или почти все село сбежалось сюда. Как всегда, люди сбегаются посмотреть на убийство или поглазеть на жертву несчастного случая. Накинув на голову кто мешок, кто попону, корганские гагаузки и гагаузы — от мала до велика — терпеливо мокли под дождем, ожидая, не выбросит ли море из своей пучины посиневший и раздувшийся труп бедного Урпата.

— Вон там… Вон там… Его носит по волнам.

— Нет. Ничего не видно. Тебе показалось.

— Ничего мне не показалось.

— Да ей-бо показалось.

— Показалось, не показалось, стоит ли ругаться из-за такой ерунды.

Я обвел глазами толпу. И не увидел ни одного опечаленного лица. Не заметил заплаканных глаз. Не услышал ни одного сочувственного слова.

— Смотри, смотри… Вон там…

— Да кажется тебе.

— Вовсе не кажется.

Верхом, загнав коней, прискакали моя хозяйка Урума и мой хозяин Селим Решит, соргский староста. Спрыгнули с коней. Гагаузы расступились. Селим Решит бросился к берегу.

— Вон он…

— Где?

— Там…

Всего в полусотне шагов ог берега, среди высоких расходившихся волн, вскипавших и брызгавших белой пеной, показывалось и вновь пропадало тело Урпата. Татарин из Сорга сбросил обувь и разделся до подштанников. Разбежавшись, он бросился в волны. На миг позже стремглав кинулась в волны и Урума. Татарочка оставила на себе только короткую рубашку из тонкого желтого шелка, которая была мне хорошо знакома. Гагаузы на берегу смолкли в изумлении. Некоторое время ни один из них не осмеливался нарушить молчание. Было слышно лишь, как ветер свистит в хилых покривившихся акациях на улицах села, как барабанит по нашим спинам и по земле дождь, как волнуется и стонет море, оставшееся, впрочем, совершенно равнодушным к происходящему. Кто-то крикнул:

— Татарин тонет…

Другой добавил:

— Не выбраться и татарке.

За Селима Решита, который на моих глазах ни разу не искупался в море, я бы ручаться не стал, но я готов был отдать руку на отсечение, что с Урумой ничего не случится. Я подумал, что, может быть, и мне следовало раздеться и последовать за хозяевами, помочь им. Конечно, имело бы смысл стараться и даже подвергать опасности жизнь, если бы Урпат еще дышал и оставалась хоть какая-нибудь надежда спасти его. Но Урпат уже давно мертв, а труп его, даже если татарину и татарке не удастся выловить его теперь, все равно через час, самое большее, два, будет выброшен на песок волнами.

Татарин, несмотря на удары волн, еще держался и медленно, но неуклонно приближался к телу утопленника. А девушка исчезла. Женщины заголосили:

— Татарки уже не видать.

— Захлестнуло волнами.

— Ушла под воду. Потонула. Поминай как звали.

Ко мне подошел гагауз Теринт. Спросил:

— Что скажешь, слуга? Потонула твоя хозяйка или нет?

— Нет, не утонула. Сейчас вынырнет.

Едва я успел произнести эти слова, как люди на берегу пронзительно завопили:

— Вот она! Вот она, татарка. Ухватила своего брата за волосы.

Я поднялся на цыпочки. Увидел над волнами голову татарочки. Она ухватила Урпата за волосы и увлекла за собой под воду. Я знал, что будет дальше. И обрадовался. Обрадовался от всего сердца.

— Ушла на дно! Никак и татарка утонула!

— Нет, — закричал я, что было мочи, — не утонула!

Борясь с волнами, мой хозяин, в сердцах звавший меня не иначе как «нечестивой собакой» или «грязной собакой», теперь явно выбивался из сил.

— Сейчас и татарин потонет. Того и гляди, потонет.

— Вместо одного мертвеца будет три.

— Вот несчастье!

— Несчастье для них. А для нас какое же несчастье? Тремя татарами на свете больше, тремя меньше…

Казалось, все потеряно. Однако Урума снова показалась на поверхности, как раз возле татарина. Тот ухватил за волосы утопленника, а сам дал Уруме ухватить за волосы себя.

Татарочка дотащила их обоих до берега. Тонкая шелковая рубашка облепила ее располневшее, но все еще стройное тело. Несколько гагаузок подбежали к ней, встали в круг, чтобы оградить от жадных мужских взглядов, и помогли одеться. Бородатый староста пришел в себя и почти голый, как был, опустился на колени перед Урпатом и стянул с него одежду. После чего вскочил, взял его за ноги и стал трясти и раскачивать. Из раскрытого рта татарчонка вылилось несколько струек мутной воды. И все. Татарин, измученный борьбой с волнами, быстро устал. Тогда тело его сына перешло в руки гагаузов. Держа Урпата все время головой вниз, они стали трясти и раскачивать его еще и еще. Утопленник оставался по-прежнему синий, распухший, а ноги его, кривые и скрюченные, приобрели зеленоватый оттенок. Селим Решит спросил людей, стоявших вокруг:

— Как давно он утонул?

— Уже часа три будет.

Селим Решит опустил голову. Пробормотал:

— Тогда надеяться не на что. Он мертв.

Мертвого Урпата положили на песок. Татарин оделся. Тем временем успела набросить на себя одежду и Урума. Они нашли своих коней. Сели верхом. Селим Решит взял сына на руки, и они поехали. Отъехав подальше, ударили коней пятками и понеслись вскачь по дороге в Сорг.

Я стоял, затерявшись в толпе, а хозяева мои были заняты только Урпатом. Поэтому ни Урума, ни староста так и не заметили меня. Подавленный и расстроенный, я вернулся в трактир и выпил еще шкалик цуйки, варенной с сахаром.