Денис Горелов - Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 советских фильмов иностранного проката

Индия, 1975. Sholay. Реж. Рамеш Сиппи. В ролях: Дхармендра, Амитабх Баччан, Хема Малини, Санджив Кумар, Амджад Кхан. Прокат в СССР – 1979 (48,4 млн чел.)

Налет сорока разбойников на федеральный экспресс толкает следующего по делам инспектора Тхакура в объятья подконвойных авантюристов Виру и Джай-Дэва. Разбив кандалы, троица «включает неуловимых» и беглым огнем изрядно сокращает население штата Вишнапур. Годы спустя на выходе с кичи друзей ждет гонец Тхакура с предложением немного пострелять за деньги. Срок их отсидки отнял у инспектора молодость, руки и семью: мстительный атаман Габбар Сингх, бежав из тюрьмы, перебил всю его родню и срубил конечности двумя ятаганами по самые подмышки. Согласившись, герои по национальной традиции пускаются в двухчасовый пляс, пальбу и гляделки с молодухами, в то время как Тхакур копит злобу, наблюдая, как его чувяки подбивают металлическими шипами. Два часа спустя фраза «чтобы раздавить гадину, достаточно ног» навеки войдет в русский советский фольклор.

Это главный фильм индийского кино, шедший в центральном бомбейском мультиплексе пять лет без перерыва. Это главный режиссер индийского кино, помимо «Мести» ставивший «Зиту и Гиту» на персональной студии «Сиппи-филмс». Это главная мифологема индийского кино, чей эпос по-прежнему строится на классицистической оппозиции долга и чувства.

Поставить окончательную точку в этом вопросе по-русски кроткое, но по-русски же взрывное индийское сознание не в силах – так что у фильма два конца: в одном Габбара после долгих побоев насаживают на штырь – в другом после долгих же побоев сдают федеральному патрулю. В советском прокате шли оба: со злым и счастливым концом – кажется, на Украине, с обидным, но честным – у нас и в Прибалтике. Интересна логика прокатных организаций: нешто у нас больше чтут закон, чем на Украине? Или наоборот – меньше, и нас нужно воспитывать посредством благочестивых индусов? Ответ знает только ветер.

Первой остолбенелой реакцией советской публики было: брехня, тысяча и одна ночь, так не бывает. Современная, пусть и бедная страна, какие-то конные башибузуки, махновщина, гуляй-поле и закон-тайга. Некоторую ясность вносила фамилия центрального злодея: Сингх (Лев) – общее прозвище для сикхов, давно вымогающих у Индии конфессиональный суверенитет штыком и динамитом. Если у мусульман получилось (а государство Пакистан образовалось именно таким образом) – почему не выйдет у нас. Индийский север нестабилен – как и цейлонский, и все прочие сепаратистские регионы (представить подобную интригу несложно, например, в Чечне). Впрочем, и в цейлонской столице вечерами слыхать знакомое кудахтанье АКМ, так что формула «не может быть» – не для этих краев.

Что до исполнения, то оно пестрело искусным заимствованием отовсюду, куда дотянулась мохнатая рука индийского компилятора. Если найм безработных стрелков напрямую восходил к «Великолепной семерке», то пять обернутых в саваны трупов и губная гармоника молчуна-мстителя памятны почитателям фильма «Однажды на Диком Западе», а гон поезда конской лавой прежде встречался только в «Неуловимых» (кстати, Габбар в исполнении Амджад Кхана – точная копия Яшки-Цыгана, особенно с серьгой в правом ухе). Плясать же босиком по битому стеклу девушку впервые заставили в украинском фильме «Аннычка» про гуцульское банд-подполье в Карпатах (т. е. про то же самое). Синтезировав чужие находки во вполне съедобное зрелище, Сиппи заявил себя в качестве предтечи постмодерна задолго до рождения этой моды в Европе.

Микс из сливок двух великих кинематографий умело догонялся местной экзотикой. Отражающаяся в пруду Аленушка на камне, за спиной которой встают черные всадники, – класс. Бой в разгар праздника Холи с обсыпанием встречных порошковыми красителями – блеск. Выстрел в уздечку наручников – вах. Рукопашный танец безрукого инвалида с белыми рукавами вразлет – полный аут.

Россия от восторга себя забыла; именами Виру и Джай разве что близнецов не называли. Ценители вызнавали через знакомых дату праздника Холи, чтоб на даче вдосталь набрызгаться краской из пульверов. Едва не дошло до секты плясунов по стеклу. Если бы массовый потребитель индийского кино был хотя бы гипотетически способен запомнить фамилию режиссера, имя Рамеша Сиппи затмило бы активно поддерживаемую федеральными СМИ вселенскую славу династии Капур.

А так – остался он в памяти только испорченной столичной тусовки. И не обманул ее ожиданий. Герой следующей картины Сиппи, попавшей в советский прокат, носил фамилию Кумар.

Русская Испания была праисторической и оттого водевильной: дон Кихот, дон Жуан, Собака на сене и Дуэнья с носом Т. Васильевой. Ближе кастаньет, камеристки инфанты, испанского сапога и испанского воротника у нас старались не заглядывать: там правил Франко, и мы их знать не хотели. Испания кончилась на Дали и пилотках-республиканках.

Шхуна «Эспаньола», грипп испанка, шпанская мушка, падеспань – да.

Гойя в стихах Вознесенского и исполнении Баниониса – да.

Страна придуманная, невсамделишная, книжно-позавчерашняя – пожалуйста.

Но и только.

Тамошний террор в публицистических передачах рифмовали с корридой – да где ж его не рифмовали с корридой? Все европейские глупцы только и делали, что вмонтировали корриду в кадры разгона левых маршей или хронику гражданской войны.

Был в этом какой-то фальшивый, надрывный балаган.

Толстый черт ухватил карапузика, и стекает клюквенный сок.

И в этой пытке, и в этой пытке рождается клинок булатный.

Все, как у Дали.

Мы не верили, что Испания настоящая.

Альмодовар показал, что и правильно.

Испания – Аргентина, 1968. Digan lo que digan. Реж. Марио Камю. В ролях Рафаэль, Серена Вергано. Прокат в СССР – 1970 (37,8 млн чел.)

Мальчик – такой, губастенький – едет в большой город навестить брата, уважаемого человека. Город (страшная сила) зовется Буэнос-Айрес, брат занят не в убойном бизнесе и не порос рыжей шерстью Виктора Сухорукова, но тоже пошел кривой дорожкой: пьет горькую, сидит за ДТП и вместо народных шлягеров сочиняет грустное для души. Чтобы помочь родне, младший делает лучшее, что умеет в жизни: поет песню.

Парадокс: эта популярная в СССР сказка про водопады и конные прогулки снята в Испании еще при жизни Франко, а значит, при последнем в Европе ортодоксально фашистском режиме, не имевшем с нами дипотношений и продолжавшем отстреливать коммунистов (член ЦК КПИ Гримау был казнен всего за пять лет до фильма). В Аргентине, где происходит действие, красных тоже не пряниками кормили, а чаще подключали электроды к причинным местам (см. фильм «Эвита», там промежду песнями много всякого на этот счет). И вот поди ж ты – эстетика закрытой изоляционистской автаркии с дряхлеющим вождем и католической цензурой нашла отклик у другой изоляционистской автаркии с дряхлеющим вождем и марксистской цензурой. Зрители при всей терпимости ворчали на сюжет (сюжета там, по правде, никакого и нет – при трех-то авторах сценария) – но в условиях накрывшего белый мир поп-цунами, унисекса и «излишеств всяких нехороших» обе традиционалистские оконечности Европы ценили консерватизм и так называемую «исполнительскую культуру»: короткую стрижку, простертые руки, поставленный голос, пиджак с галстуком, песни об архаичных ценностях и братней любви. И трава была зеленой, и сорочка фисташковой, и галстук, как всегда у латинос, фиолетовым, и радуга радужной, не символизируя притом однополых браков. Пылали закаты и любовь была. Так у нас пели Муслим, и Карел Готт, и Дин Рид, и Полад Бюль-Бюль оглы, и верхом сценической вольности считались белые готтовы клеши. В снятой вскорости советско-румынской копродукции «Песни моря» угадывались схожие мотивы, и женщина тоже была чуть старше заморского гостя – мягко обозначая целевую аудиторию подобного рода мюзиклов.