Денис Горелов - Игра в пустяки, или «Золото Маккены» и еще 97 советских фильмов иностранного проката

Битва на Неретве известна в югославской историографии под именем Четвертого наступления, самой масштабной операции вермахта по удушению партизанских анклавов. Четыре немецкие и пять итальянских дивизий при поддержке кавалерии четников противостояли пяти партизанским корпусам, общей численностью уступавшим неприятелю вшестеро. Пробившись в Боснию, партизанская армия была заперта в пойме Неретвы и применила принцип И. И. Охлобыстина из фильма «ДМБ-92»: «Армия – не просто доброе слово, а очень быстрое дело. Пока противник рисует карты наступления, мы меняем ландшафты, причем вручную, и противник теряется на незнакомой местности». В полном согласии с волей Ивана партизаны взорвали мосты, а когда враг отвел силы на другой участок, молниеносно навели временные переправы и вывели армию из мешка.

Югославскому кинопрому удалось развернуть эту славную победу в подлинную мировую войну. Самый бюджетный в балканской истории фильм обошелся в 12 миллионов долларов. За партизан воевали Юл Бриннер (командир подрывников Владо), международно прославленный «Войной и миром» Бондарчук (начальник артиллерии Мартин) и местные звезды Милена Дравич и Любиша Самарджич. На стороне коалиции бились Орсон Уэллс (сенатор четников), Франко Неро (капитан альпийских егерей) и Курд Юргенс в роли немецкого главкома Лоринга (грузный Юргенс куда больше походил на маршала Тито, чем на свой прототип – сухопарого, с усиками командующего немецкими войсками на Балканах Лера). Музыку писал хичкоковский композитор Херманн, плакат к фильму набросал Пикассо. Съемками с воздуха, пиротехникой и тысячной массовкой «Битва» напомнила кино Юрия Озерова – но тот снимал освободительные походы Красной Армии, рассматриваемые как новое порабощение Европы, так что мировая премьера и американское участие «Освобождению» не светили. Югославам же удавалось довольно искусно лавировать меж враждебными блоками, откусывая от каждого субсидии на развитие и мороча обещаниями сблизиться. Кончилось все, как известно, гражданской войной и распадом на 7 говорящих на одном языке государств.

Двадцать три года назад на тот же скользкий путь ступила Украина. Если когда-нибудь скопит средств – следует ждать большой эпопеи о крестном ходе партизан с трезубами и американскими лицами по Карпатским горам. И скотина будет мычать, и куры кудахтать, и мордатые русские жечь опрятные гуцульские деревеньки.

Югославия, 1978. Lude godiny [23] Союзная Югославия впридачу ко всей прочей внутренней розни имела два алфавита. Поэтому стопроцентно сербская «Битва на Неретве» имела предпочтительное кириллическое название, а «Lude godiny», коль скоро в доступе лишь ее латинское написание – видимо, делалось в Хорватии. . Реж. Зоран Чалич. В ролях Владимир Петрович + Риалда Кадрич, Бата Живоинович, Любиша Самарджич. Прокат в СССР – 1982 (37,6 млн чел.)

Старшеклассники Бобо и Мария на заднем сиденье отцовского «мерса» «делают монтаж» и ждут бэби. Родня в бешенстве, школа в ауте, одноклассники рыщут по Белграду в поисках доброго доктора Менгеле. После аборта Мария принимает первое взрослое решение. В следующей серии югославов станет больше.

Фильм с оригинальным названием «Безумное время» сорвал России башню, как ни один другой. Советское детское кино было в разы более стерильным, чем взрослое. В стране, где процент курящих школьников (как и в Югославии) приближался к ста, из сценариев начисто вымарывались любые упоминания о сигаретах, «чернилах», обжималках, учительской глупости, детской подлости и участии в ограблении промтоварных ларьков [24] Это не фантазия. По сценарию, герой «Ключа без права передачи» Майданов не сел с друзьями только потому, что накануне налета сломал руку, а Марину Максимовну ненавидел за фирменный доверительный тон – которым с ним разговаривала и инспекторша по делам несовершеннолетних, накручивая пацанам срок. Все это осталось за бортом картины – сильно затемняя мотивировки. . Героиня «А если это любовь?» от первого соития получала такой шок, что травилась сулемой и порывала с любимым навсегда – причем львиная доля зрителей и по сю пору не догадывается, что там подразумевался секс. Даже в перестройку заимствование на вечер папиных «жигулей» (не «мерса»!) закономерно приводило к драке, аварии, краже, шантажу и самоубийству, не к ночи будь помянуто.

На блеклом выцветшем экране братской студии советские дети попадали в рай. Их сверстники катали шары в кегельбане, цедили за барной стойкой шипучие напитки (судя по стенной рекламе «Туборга» – не лимонад «Буратино») и жаловались, что «у отца денег только на сигареты и допросишься». Целовались на крыше, гуляли ночами, обкатывали папин «мерин» в одуванчиковом поле. Не было шпаны, завучевой нудьги, горестных глаз матери-одиночки, запертых этажей на школьных дискотеках – и все это бесстыже именовалось «Безумным временем». Да, папа за тачку напрокат давал пощечину – но после этого уезжал с мамой домой, оставив сына ночью у дверей полицейского участка. Степень свободы – как и вилка самостоятельных решений – была непредставимой, немыслимой, нереальной. Не обсуждались длина волос, время прихода домой, порог допустимости книжек, фильмов и алкоголя – слово «отметки» отсутствовало в лексиконе вообще.

Только позже мы узнали, что французское и американское кино тоже по мере сил обходит тематику раннего секса – так что серия «Пришло время любить» была не окном в свободу, а самой непосредственной, автономной и одинокой свободой, окруженной с двух сторон церковным и коммунистическим лицемерием.

Наша Япония была наполовину рисованной на целлулоиде: оригинал казался слишком ритуализованным, свирепым и непонятным.

Кимоно. Зверство. Иероглифы. Поклоны. Харакири. Кодекс и бездна обязательных норм. Сам черт ногу сломит.

Рисовальщики же видели для своей точеной каллиграфии гигантский белый рынок и предельно адаптировали местный темперамент под владык мира европеоидов. Сказки студии «Тоэй» были датские, французские, английские, русские и все до одной очень-очень страшные – а что еще ребенку надо, даже если он взрослый. Клыки, черепа, буркалы, роботы-убийцы – стандарты аниме изрядно опережали пределы допустимого на благостном детском экране.

Аниме не сиропили жизнь, а готовили к ней.

Потому что снимались для мальчиков, а Дисней – для девочек, причем обоего пола.

Остальной кинематограф вовсе пугал до жути-судорог – в чем и было его предназначение. Рептилии отъедали от людей половинку. Меч сносил полчерепа. Убийцы запирали жертв в парилке сауны. Смесь холодного рационализма и жаркого людоедства имела успех.