Йоав Блум - Руководство к действию на ближайшие дни

Он думал об этой бутылке, которая валялась в сумке среди прочих вещей. Он уже давно носил в сумке такие бутылки клиентам. Вино, бренди, виски, водка. Он уже почти забыл, как добавлять переживания в обычные напитки или в обычную еду, даже в хлеб. Клиенты хотели алкоголя с «добавками». С другой стороны, работа с алкоголем стала его второй природой. Он ставил разные опыты – и выяснил, какие переживания хорошо растворяются в том или ином напитке и как градусы влияют на процесс растворения. Знание подобных нюансов сделало его хорошим специалистом.

А теперь пришло время выпить самому. Этого он давно себе не позволял. Он привык переживать все сам. Быть поставщиком, а не потреблять то, что сделали другие. Иногда он пробовал напитки, которые готовил, – буквально капельку-две, не больше. Выпивать он не любил.

Но это виски он должен выпить.

Он перестал качаться на стуле, поставил его на все четыре ножки, сел за стол, упершись локтями в колени, и принялся рассматривать этикетку на бутылке. Потом встал, снял плащ и повесил его на спинку стула. Перед тем как сесть, извлек из внутреннего кармана маленький прозрачный шприц. Шприц был все еще полон наполовину, и он не хотел случайно разбить его. Он положил его в один из карманов рюкзака, с мягкой подкладкой. А сам рюкзак – в угол комнаты.

Потом он подошел к шкафу с запасами и достал оттуда маленький желтый блокнот и синюю шариковую ручку. Положил их на стол, к бутылке. Рядом поставил одноразовый стаканчик. Жаль пить «Макаллан» из такой посуды, но другой не было.

И тогда он уселся на стул, двумя небольшими толчками придвинулся к столу и взял бутылку в руки.

Первый (и последний, если честно) раз он пил виски в тот день, когда встретил Авиталь.

Он был на свадьбе у кого-то с работы, в каком-то кибуце [19] Кибуц (киббуц) – израильское сельскохозяйственное поселение с коллективной собственностью. В последние 20–30 лет многие кибуцы были приватизированы, некоторые перестали заниматься сельскохозяйственной деятельностью. В данном случае новые владельцы кибуца открыли на месте животноводческих угодий банкетный зал. , в баре. Владелец кибуца понял, что коровы – не такой доходный бизнес, как бар, и забросил сельское хозяйство. Стефан сидел за круглым столом, посредине – корзинка цветов, которую невеста выбирала две недели и о которой никто и не вспомнит через пять секунд после свадьбы. Рядом с ним за столом сидели незнакомые люди и пытались громко разговаривать в надежде перекричать музыку или посылали эсэмэски тем, над кем судьба сжалилась больше: их не пригласили разделить радость счастливой пары. На площадке неподалеку раскачивались, изображая танец, молодые люди в рубашках и девушки в платьях-мини, в туфлях на высоких каблуках – как клоуны на ходулях. Чистенькие программисты, холеные бухгалтеры, брокеры, прибывшие на джипах, чересчур накрашенные дамы-архитекторы – все они покачивались в такт музыке, которую не стали бы слушать ни в какой другой ситуации, даже под дулом пистолета.

Вокруг толпилось так много народу, что нетрудно было возненавидеть всю эту компанию. У людей тьма невыносимых качеств. Например, Стефана выводил из себя примитивный юмор. Он сидел в компании людей, которые представлялись как друзья, делал вид, что ему интересно, – и вдруг все начинали смеяться (все!) над какой-то фразой, совершенно обыкновенной, серой и глупой, – и у него просто опускались руки. Что, правда? Этого хватает, чтобы насмешить их?

Он смотрел на общество, которое отупляет себя, оскотинивается и распадается на набор предсказуемых поступков и реакций. Он, в свою очередь, сделал большой шаг назад и отдалился от него. Чтобы защититься от банальности, от обилия клише, от словесной жвачки.

Когда тебя все бесят, самое обидное то, что не с кем об этом поговорить. Иногда он пытался рискнуть и подружиться с кем-нибудь или завязать отношения с девушкой. Но разговор между ними никогда не выходил за рамки набора клише, известных заранее обоим собеседникам. Каждое высказывание было цитатой цитаты цитаты из кого-нибудь, кто и сам никогда не порождал оригинальных мыслей. Когда Стефан пытался поделиться своими ощущениями о тупости человечества, он получал в ответ фразы типа: «Да, на закате даже у маленьких людей – большая тень» (Да вы что! Правда? А у больших людей? Ведь они наверняка отбрасывают на закате огромную тень, не так ли? Так, значит, закаты полезны всем!), или «Самый темный час – перед рассветом» (а кто сказал, что сейчас самый темный час?), или (это хуже всего) «Сердиться – это наказывать самого себя за глупость других» (а раз так, то какое наказание ты выберешь для себя самого за свою глупость?).

Наше время похоже на бесконечный пищеварительный процесс, говорил он себе иногда, все перерабатывают сами себя. Та же культура, которая пытается убедить тебя, что каждый человек – потрясающий бриллиант, пережевывает твои мысли и выплевывает их, да и тебя самого, бескрылого клона, и все вокруг решают одни и те же проблемы, высасывают из пальца одни и те же мысли и заняты одной и той же бесполезной погоней – и при этом уверены, что они очень глубокие и интересные.

В общем, он не любил людей. Всех типов и мастей.

Людей, которые задают дебильные вопросы на лекциях – только чтобы показать, что они прочли уже половину статьи по данному вопросу; нетерпеливых к другим, которые ужасаются нетерпению окружающих по отношению к ним самим; обладающих развитой социальной совестью, основанной на том, что́ телевизор объявил важным; тех, кто становится специалистом в чем-либо, прочитав одну книжку; тех, кто пытается усидеть на двух стульях; кто надевает очки, только чтобы посмотреть на мир из-за оправы косым и сердитым взглядом; помешанных на какой-нибудь одной теме; тех, кто презирает тебя, потому что ты не вписываешься в их картину мира; нытиков, не способных замечать ничего хорошего; чиновников, упоенных своим могуществом; не уверенных в себе кретинов; пропагандистов разных стилей кулинарии… Словом, уродов тысячи разных сортов.

И вот, на этой свадьбе он столкнулся с одним из особо ненавистных ему типов людей – с теми, кто танцует, все время повторяя только одно движение плечом – и все, при этом по-идиотски пялится на что-то, как младенец. Танцем называется не это, придурок.

В какой-то момент ему захотелось встать из-за стола, оставить в тарелке эту наполовину пропеченную и наполовину съеденную семгу – и пойти в бар посмотреть, как там дела.

В последние полчаса в баре было не много народу, потому что большинство кретинов уже отправились на танцпол – по доброй воле или по принуждению. А представители старшего поколения сидели за столами и жрали. Если они хотели какой-нибудь напиток из бара – звали официанта. Когда Стефан подошел к черному прилавку, ждать ему пришлось очень недолго, всего пару минут. Перед ним было двое прыщавых горластых молодых людей, которые с блеском в глазах чокались и уже не могли дождаться, когда выпитое на них подействует и они достаточно отупеют, чтобы радоваться до упора. Не страшно, ребята, вы скоро вспомните, кто вы такие, и депрессуха к вам вернется. Когда они от беспричинного восторга аж ускакали оттуда, он подошел к бару.